Виталий Забирко - Мародер
И все же кое-что я сделаю. Пусть будет у нее обо мне хоть какая-то память.
Я аккуратно прикрыл дверь в спальню, вышел в прихожую и, покопавшись в карманах куртки на вешалке, извлек бриллиант. Жаль, что перстенек заказать не успел… Оглянувшись, я увидел на полочке под зеркалом сумочку Златы и открыл ее.
Как и у каждой женщины, чего только не было в сумочке, но больше всего поражала большая, едва не с пол-литровую банку, коробка с надписью «Пудра». Странно, мне казалось, что в начале двадцать первого века женщины давно забыли о порошковой пудре и все как одна перешли на тональные кремы, но поди же ты… Впрочем, для меня и к лучшему. Брошу бриллиант в пудру, и Злата не скоро его обнаружит. Тогда, когда между нами все давным-давно травой зарастет.
Однако когда я открыл коробку, она оказалась не только пустой, но и чистой, будто вымытой. Ни пылинки пудры, ни ее запаха… Зачем тогда Злата таскает с собой пустую коробку? Женщина есть женщина, и нечего искать логики в вещах, которые она носит в сумочке.
Не став копаться в сумочке, я оглядел содержимое – ничего подходящего, чтобы спрятать бриллиант, не нашел и бросил камешек на дно. Авось когда-нибудь обнаружит. А потеряет – так тому и быть. Не угадал Иван-«небожитель»: не пригодился мне бриллиант в будущей жизни… Или именно это он имел в виду?
Закрыв сумочку, я постоял немного в прихожей, глянул в зеркало и тут же отвернулся. Видеть себя, мерзавца, не мог. Тогда я прошел на кухню, заглянул в холодильник. Пива не было, а водку, пока Злата здесь, пить не хотел. Набрал в чайник воды, поставил на плиту, достал из шкафчика банку растворимого кофе. Натуральный кофе меня, как и всех людей, бодрит, а растворимый почему-то расслабляет. Есть все-таки в реликтах что-то от постантов – мы тоже не совсем люди, и у нас наблюдаются зачаточные изменения метаболизма.
В ожидании, пока закипит вода, я подошел к окну и выглянул. С неба сияла половинка луны, и на плоской крыше панельной двенадцатиэтажки я увидел Сатану, и был он не один. Белая, лохматая кошечка, почти таких же размеров, что и Сатана, гордо восседала по центру крыши, а Сатана кружил вокруг нее, то униженно приседая на лапах, то замирая в охотничьей стойке. Кошечка не двигалась с места и только поворачивала голову вслед за Сатаной. Глаза у нее изредка вспыхивали янтарным огнем, а у Сатаны светились зеленым. Я непроизвольно перевел взгляд на оконное стекло и не увидел на нем привычных пятен кошачьего макияжа. Неужели страж научился двигать материальные предметы сквозь стекло? Вполне возможно, он постоянно учится…
Теплые ладони коснулись спины, я вздрогнул от неожиданности и повернулся.
– Что ты делаешь в полумраке? – сонно пробормотала Злата, прижимаясь ко мне. От прикосновения обнаженной груди меня будто током ударило.
– Кофе готовлю… – судорожно сглотнув, признался я. – Не спится. Будешь кофе?
– Не… Я спать хочу…
– Тогда иди спи.
– Не хочу спать с подушкой, хочу с тобой, – по-детски надув губы, капризно протянула она.
– Иди, я кофе попью и приду.
– Точно придешь?
– Куда я денусь, – усмехнулся я, с горечью понимая, что деваться куда-нибудь мне просто необходимо. Не для себя – ради нее.
– А что ты увидел за окном?
– Ничего.
Я попытался загородить собой окно, но она отвела мою руку, просунула голову под мышку и выглянула.
– Что значит ничего? Ночь, луна… – Она зябко передернула плечами. – Вид из окна какой-то странный, будто город мертвый. Ни огонька, ни души…
Я оглянулся и не увидел на крыше двенадцатиэтажки ни Сатаны, ни белой кошечки. Сгинули без следа. Вспомнилось, что говорил Марк о домашней кошке Златы, и в душу закралось смутное подозрение. Тогда я охватил ее голову ладонями, повернул к себе и заглянул в лицо. Ничего общего с чертами лица сэра Джефри не было, разве что немного широковатая переносица. Определенно паранойя.
– Егор… – прошептала Злата. Ее глаза затуманились, она обмякла в моих руках.
– Что?
– Я тебя люблю…
И мое твердое намерение бесповоротно и навсегда разорвать наши отношения рухнуло в прорву.
Проснулся я в прекрасном настроении и впервые без побудки биологическим хронометром. В окно ярко светило солнце, и я впервые по-настоящему ощутил, что такое счастье. И поступаться им не собирался. Ночное намерение радикальным образом порвать со Златой растаяло легкой дымкой. Будь что будет. Живем один раз.
Приподнялся на локте, обернулся и обмер. Златы рядом не было, а на скомканной простыне лежала записка.
«Люблю. Целую. Вечером буду».
Я улыбнулся, и хорошее настроение вновь заполонило душу. Напевая бравурный мотивчик, вскочил с постели и, босиком шлепая по паркету, направился в ванную.
В гостиной на диване в обычной позе сфинкса возлежал Сатана. Шерсть на котище слегка серебрилась, будто припорошенная белой пылью.
– Ты опять пользовался моей зубной пастой?! – ахнул я.
Сатана повернул ко мне голову и одарил сумрачным взглядом. Ехидной улыбки Чеширского Кота на его морде не было.
Я шагнул к Сатане и провел рукой по мнимой шерсти. Пыльца с шерсти не осыпалась, и к ладони ничего не прилипло. Сатана приоткрыл пасть, показал клыки, предостерегающе зашипел, и я поспешно отдернул руку. Откровенной угрозой пренебрегать не стоило. Впервые я видел Сатану в подобном состоянии.
– Все, все, не трогаю, в твои дела не вмешиваюсь… – отступил я, недоумевая, что бы это могло означать. Тем не менее ему не удалось испортить мне настроение.
– Бывает тополь серебристый, – сказал я, – а у меня кот серебристый… Серебри-истый Сатана-а-а! – пропел на манер арии Мефистофеля и направился в ванную комнату.
Недоумение только усилилось, так как зубная паста оказалась на месте и нетронутой. Впрочем, какое мне дело до макияжа Сатаны? Он «сам с усам», и я ему не указ. Нечего забивать голову по пустякам и портить прекрасное настроение.
Продолжая напевать себе под нос, я принял душ, почистил зубы, побрился. В последнее время Сатана перестал принимать душ вместе со мной, не пришел он и в этот раз, хотя я часто слышал, как он подзаряжается кинетической энергией в одиночестве. Неужели, повзрослев, стал стесняться, или я ошибся в его поле? Половых индикаторов, которые все коты выставляют напоказ, высоко задрав хвост, я у него не замечал. Как же, разберешь, какого оно пола, при длинной густой шерсти и ее могильной черноте. Теперь, правда, черноте с проседью.
Я надел махровый халат и, вытирая голову полотенцем, открыл дверь.
– Иди, купайся! Смой с себя пыль… – позвал я, убрал от лица полотенце и осекся.
