Виталий Фролов - Цивилизация страуса
Пока Марина рассказывала подобности, Гусев открывал-закрывал окна и двери, включал и выключал воду и свет. Все вроде бы работало, нигде ничего не текло, проводка не искрила…
— Пожалуй, на этом поиски можно считать законченными, — сказал Гусев. — Беру.
— Другие варианты смотреть не будем?
— А есть смысл?
— Чуть дешевле и чуть дальше, — сказала Марина. — Но по содержание все примерно такое же. Стандартная предпродажная отделка.
— А в мое время люди покупали квартиры с голыми стенами и годами их ремонтировали, прежде чем въехать.
— Похоже, в ваше время было много чего неудобного, — сказала Марина.
— Было, — не стал отрицать Гусев.
— Тем не менее, если судить по интервью и записям в блоге, от нашего времени вы тоже не в восторге.
— Декорации поменялись, — сказал Гусев. — А люди остались примерно такими же.
— Тридцать семь лет — срок достаточный только для смены декораций, — заметила Марина. — Изменения в человеческой природе происходят куда медленнее.
— Видимо, так, — согласился Гусев. — Каковы наши дальнейшие действия?
— Поедем в контору, подпишем документы, после чего вы переведете деньги на счет продавца, а я вручу вам ключи и внесу в реестр. После этого вы можете въехать в квартиру. Свидетельство о собственности я принесу вам через пару дней.
— То есть, сначала деньги, а потом стулья? А если сделка сорвется?
— Почему она должна сорваться?
— Ну, мало ли. У продавца окажется муж, несогласный с продажей, или дети, или еще какие-нибудь обстоятельства, — в свое время Гусев слышал много ужасов о квартирном рынке. Люди отдавали все свои деньги, влезали в долги, а потом внезапно оказывались на улице без каких-либо перспектив.
— Все квартиры, стоящие на продаже в нашем агентстве, юридически чисти и проверены, — сказала Марина. — Кроме того, транзакцию в случае форс-мажора, хотя я и не представляю себе такой случай, можно отменить, а все сделки по недвижимости застрахованы государством. В случае мошенничества продавец и его агент попадут под суд. А вы знаете, какие у нас суды.
— Суды у вас суровые, — согласился Гусев. — Тогда давайте вернемся в вашу контору и закончим с этим.
На обратном пути они разговорились на отвлеченные темы. Марина рассуждала о кинематографе и литературе, а Гусев крутил руль, давил на педали, следил за потоком и изредка поддакивал. Разговор о классике он еще мог поддержать, а вот современные творения либо проходили мимо него, либо не оставляли следа в памяти.
— Вы читали Граблина? — поинтересовалась Марина, когда они уже подъезжали к агентству. — Очень модный сейчас писатель, а мне не нравится. Читать, вроде бы, интересно, только мрачный он какой-то, и все время все плохо заканчивается, даже если весело начиналось.
— Не читал, — сказал Гусев.
— Если любите хэппи-энды, то и не читайте.
— Я не люблю хэппи-энды, — сказал Гусев.
— Предпочитаете открытые финалы?
— Я предпочитаю финалы в стиле «все умерли», — сказал Гусев. — Потому что тогда уж точно никто не напишет продолжения или не снимет следующую серию.
— Чем плохи продолжения?
— Истории должны заканчиваться, — сказал Гусев. — Все эти сиквелы, приквелы и вбоквелы нравятся зрителям и читателям, привыкшим видеть одно и то же, но это не по мне.
— Но разве вам не интересно, что будет с героями дальше?
— Жизнь с ними будет, — сказал Гусев. — Они женятся, нарожают детей, разведутся, дети вырастут и сдадут их в дом престарелых, а в конце концов все умрут. Но это уже за кадром.
— Это как-то… несправедливо.
— Как раз справедливо, — не согласился Гусев. — Даже если ты спас мир, никто не гарантирует, что в этом самом мире тебе будет комфортно жить.
— А я люблю, когда все хорошо заканчивается, — сказала Марина.
— И много вы знаете таких историй?
— Довольно много.
— Из жизни или придуманных?
— Придуманных, конечно, но…
— Так это не они хорошо заканчиваются, — сказал Гусев. — Это рассказчик прерывает свое повествование в тот миг, когда у героев все идет более-менее неплохо. И истинно мудрый рассказчик не будет распространяться о том, что было дальше.
— Но разве дальше обязательно будет что-то плохое?
— Необязательно, — Гусев уже зарулил на парковку и втиснулся в ряд между двумя внедорожниками. — И не сразу. Но чаще всего так и бывает.
— Возьмем архетипичную историю, принц спас принцессу от дракона, — сказала Марина. — Что же там дальше может быть плохого?
— О, целая куча всего. Тут целый непочатый край неприятных возможностей, — Гусев закурил. — Итак, принц спас принцессу от участи, которая хуже смерти, они поженились, принцессин папаша отвалил ему приданого и вскорости помер, чтобы не мешать молодым. Тут обычно и ставят точку, не так ли? Типа, жили они долго и счастливо и черт бы с ними со всеми.
— Примерно так.
— А на самом деле уже через полгода принцесса родила мальчика, не слишком похожего на принца, зато подозрительно смахивающего на придворного шута. После родов принцесса располнела, а принц запил и принялся волочиться за фрейлинами. Потом случилась война, и принц отправился убивать людей, а принцессе дико натирал ее пояс верности. На войне принца покалечили, и когда он вернулся домой, то пил еще больше, по ночам его мучили кошмары, а днем с ним случались приступы паники, во время которых он себя вообще не контролировал. Посттравматический синдром потому что. А принцесса жрала все больше и больше, так, что даже придворный портной жаловался, что иногда не понимает, платье для женщины он шьет или попону для слона.
Марина хихикнула.
— Ребенком, ясное дело, никто не занимался, — продолжал Гусев. За последние дни он привык давать интервью, и монолог изливался из него легко и непринужденно. — И вырос он вздорным, избалованным и высокомерным, и за несколько лет правления довел свою страну до революции. Народу полегло немало, и в результате к власти пришел романтичный благонамеренный болван, который думал, что знает, как сделать лучше для всех и чтоб никто не ушел обиженным. Но проблема романтичных благонамеренных болванов в том, что они умеют вдохновлять своими речами народ, а вот что с этим народом делать дальше и как им управлять, они понятия не имеют. Уже через полгода один из ближайших соратников отравил романтичного благонамеренного болвана, сел на трон и объявил себя диктатором. После чего навел порядок железной рукой, а на любую критику партийной линии отвечал огнем и сталью.
— Это все слишком надуманно.
— А когда тиран умер, в стране случилась очередная смута, — распаленный Гусев не давал сбить себя с толку. — Потом была засуха, неурожай, голод и бубонная чума. И хотя в засухе и бубонной чуме диктатор был вроде не виноват, обвинили все равно его. Ну потому что кто-то же должен быть виноват и сколько можно вообще все это терпеть. Об этом можно написать сотню романов и снять десяток фильмов, но истинная мудрость рассказчика заключается в том, чтобы вовремя заткнуться.
