Павел Комарницкий - Всё исправить
– Аааааа… – чей это такой душераздирающий стон? Мой? Или все-таки ее?
Он забился, исторгая семя, и тут же ринулся на второй круг. Опрокинул ее, не лаская – буквально сминая пальцами упругие груди, точно желая вырвать сердце. И вновь все потонуло в океане огненной страсти, напрочь отключающей разум и ощущение реальности. Не может быть… такого… должно же это… когда-нибудь кончиться… или нет?..
– ААААА!!!
... Он лежал, точно выжатая насухо тряпка. В голове плыл тонкий стеклянный звон, и мысли крутились на самом краю сознания точно такие же – тонкие, стеклянно-прозрачные…
– Леша…
Сознание медленно возвращалось. Кто это там плачет? Юлька… малышка…
Навка уже стояла на ногах, и ему тоже удалось встать – не сразу, правда.
– Юлька… ты не уходи смотри…
– Я не ухожу.
Малышка все не успокаивалась. Алексей вынул ее из кроватки, хотя руки сильно дрожали, и принялся баюкать.
– Ну-ну-ну… ну не надо плакать… не надо… ну все уже, все хорошо…
Юля-младшая заснула как-то сразу, точно камешек булькнул в воду. Покачав маленькое тельце еще несколько секунд, Чекалов осторожно водворил ее в кроватку.
– Это наша дочь… не хочешь взять на руки?
Сказал, и осекся. Еще ни разу он не видел у нее такого выражения лица. Ни у живой, ни у мертвой.
– Нельзя… – выдохнула наконец Юля, – нельзя мне… понимаешь?
Что-то внутри полыхнуло острой болью – жалость? – и Алексей порывисто шагнул к ней, сгреб в объятия. Уткнулся лицом в роскошные волосы, только бы не видеть ее огромных, сухих глаз… лучше бы уж плакала навзрыд… отчего она не плачет?
«Оттого же, отчего и ты тогда» – прошелестел в мозгу бесплотный голос. – «Плакать можно, пока не превышен верхний порог горя. Потом нет»
«Постой… погоди…» – он откинул назад голову, вглядываясь в ее лицо. – «Ты что же… мысли мои теперь можешь читать?»
– Обязательно, – наконец-то она улыбнулась. Чуть-чуть, но улыбнулась. – Как же может быть иначе? Если я сама порождение твоих мыслей.
Он вдруг почувствовал, как в нем вновь просыпается неистовое желание, и она тут же задрожала в ответ.
– Нет… не надо больше… вот что, Лешик… пожалуй, лучше мне одеться.
* * *Они сидели на кухне, как когда-то – Юлька на своем любимом месте, в уголке у окна, он сбоку. Чекалов пил чай, держа кружку двумя руками, глотал крупными глотками, едва не обжигаясь, чувствуя, как мало-помалу уходит из тела тряпичная слабость. Юля, одетая на сей раз в летний ситцевый сарафан, найденный в шкафу, прихлебывала темно-коричневую горячую воду мелкими нечастыми глоточками, словно не чай пила, а делала вид. Чашку она держала как обычно, кстати – за ручку четырьмя пальчиками, изящно оттопырив мизинец. Фирменный Юлькин жест…
– Ты поешь, Леша, – она кивнула на корзинку с нарезанным хлебом и тарелку с сыром и колбасой. – Надо тебе сейчас. Как донору после сдачи крови.
– Ы? Умгу…
Алексей наконец-то оторвался от кружки с кипятком, прислушиваясь к своим ощущениям. Нет, определенно теплее стало…
– Юль…
– М?
– Ты бы рассказала мне, что ли… Я же в полных непонятках, ей-ей…
Она коротко рассмеялась.
– Будь ты нормальным, обычным человеком, Лешик, ты бы уже не в непонятках был, а в дурке. Прочно, и вполне возможно, навсегда.
Он вновь отхлебнул из кружки.
– А сейчас?
– А сейчас, вполне возможно, тебе удастся этого избежать.
Юля вздохнула. Глубоко, совсем по-человечески.
– Я же твоя навка, Леша. Плод твоего воображения, если отбросить детали. Овеществленный бред… или галлюцинация, если тебе этот термин приятнее.
– ?
– Не так уж это сложно понять. Вот есть, скажем, слуховая галлюцинация. Бесплотный голос, к примеру. Может быть зрительная, типичный пример – привидение… Ну а я галлюцинация овеществленная. Крайний случай.
Алексей только кивнул, усваивая информацию. Ну а что? Овеществленная галлюцинация… и ничего тут нет такого…
– Ты не боишься, – она вглядывалась в его лицо. – Ведь ты совсем меня не боишься …
– Отчего это я должен тебя бояться? – он даже хмыкнул, настолько нелепой показалась фраза. – Выдумаешь тоже… бояться собственной жены…
– Ты ешь, Леша, ешь. Правда. Я сегодня выпила тебя изрядно.
Он послушно соорудил себе бутерброд с сыром и колбасой, зажевал.
– А ты чего?
– А мне это теперь как тебе бумага, – она отхлебнула остывший чай, сильнее оттопыривая мизинец. – Разжевать-проглотить можно, не более того.
Пауза.
– Я же теперь тобой питаюсь, Лешик. Твоей жизненной силой. А ты думал, откуда вся эта африканская страсть? Знаю ведь, а удержаться невозможно… Это как проплыть под водой, и потом вынырнуть – хочешь или нет, а не получится у тебя легкого бесшумного дыхания. Будешь хватать воздух судорожно раскрытым ртом. И ты… ты теперь тоже… будешь соответствовать.
– Хм… – он проглотил кусок. – Ага… понятно…
– Мне и Юленьку сейчас оттого на руки брать нельзя. Да и тебе, собственно, сразу после сеанса не очень-то… Заметил, как она вдруг уснула? Будто устала мгновенно. Это оттого, Леша, что ты у нее малость жизненной энергии позаимствовал, взамен утраченной.
Она взглянула на него мудро и печально.
– Ты ведь вполне мог бы еще раз жениться, Леша. На живой женщине. Но ты выбрал мертвую.
– Я не жалею. А ты?
Она улыбнулась, осторожно провела кончиками пальцев по его щеке.
– Раз ты не жалеешь…
– Я люблю тебя, Юлька. И рад, что ты есть. Хоть какая. Хоть такая даже… Если бы я мог жить без тебя… но я не могу. Так что все просто.
Теперь она буквально ласкала его взглядом.
– Да. Я тоже люблю тебя, Леша.
Он перевел взгляд с лица на ее плечи, грудь, потом еще ниже… Короткий подол сарафана открывал колени, и желание вновь заворочалось внутри.
– Юльк…
– М?
– Последний вопрос… отчего ты такая красивая стала? Это же смотреть невозможно…
Она вновь коротко рассмеялась.
– Для твоего удовольствия, так полагаю. Ты же всегда меня несколько идеализировал. Это при жизни еще, а после… идеализируешь абсолютно.
Алексей провел руками по ее бедрам, совсем задирая подол. Желание уже сминало разум и волю.
– Юлька…
– Леша… – ответная дрожь ее тела была непереносима. – Ты же в обмороке окажешься…
– Сними, говорю!
В четыре руки они содрали сарафан, и Чекалов повалил ее на пол кухни, на сей раз не тратя времени на собственное раздевание. Скорее… да скорее же…
– Ааааауммм…
Под этот протяжный звук, вырвавшийся то ли из ее, то ли из его горла, Чекалов исторг остатки семени и, по всей видимости, жизненной силы, имеющейся в наличии. И все поглотила мягкая темнота…
* * *– … Леша, Лешенька!
Странный какой голос, проплыла, как медуза, ленивая мысль. Нет, это не Юлькин голос… определенно не Юлькин…
