Федор Березин - Пепел
Хадас искоса поглядывал на астронома. Глаза у того горели. Осуществилась его давняя мечта: увидеть вблизи малое космическое тело, да еще такое редкое. Обычно астероиды представляли собой рыхлые непрочные структуры, рассыпающиеся от малейшего удара, как комья мокрого снега, и так же легко слипающиеся при случайном совпадении звездных путей-дорог. Ну, а эта громада легко выдержала несколько или один сверхмощный взрыв на совсем близком расстоянии. Подрывы боеголовок, разумеется, не были контактные, иначе они бы наверняка разнесли Даккини на большую кучу мелочи, они рванули в нескольких десятках или сотнях метров, распределяя ускоряющий импульс на возможно большую площадь, словно надувая парус. Единственное, чем могли эти взрывы убедить исполина изменить тысячелетиями утвержденную орбиту, было мощнейшее световое излучение, а остальные известные на планетах факторы ядерного взрыва в вакууме начисто отсутствовали.
Корабль сделал облет небесного тела вдоль его бывшего экватора, теперь, после остановки вращения астероида, это понятие стало довольно условным. Затем, истратив примерно тонну топлива, ракета изменила траекторию на перпендикулярную, и люди сумели осмотреть космического странника вдоль длинной стороны. Обозревание местности, подвергнутой нападению, значения в общем не имело: кроме опасных трещин, ничего теоретически мешающего цели посещения обнаружено не было, но в экипаже находились не роботы, и потому досужее любопытство заставило их потерять полчаса на осмотр картины разрушения. Затем корабль, произведя рекогносцировку, сориентировавшись по Индре и далеким недоступным звездам местной штурманской ориентации, выплеснув в вакуум еще около четырехсот литров горючки, смешанной с окислителем, завис над равноудаленной от краев точкой астероида. Под ним простирались обозримые дали нагромождения нетронутых цивилизацией скал.
Через некоторое время из корабля высыпали рабочие команды. Хадас Кьюм тоже участвовал: ему поручили управлять небольшой реактивной платформой для перевозки груза. В эти часы он обрел тот потерянный когда-то покой вселенской завершенности: наконец-то он занимался работой, которая увлекла его целиком. Он действовал умело, и окружающие его люди видели мастерство пилотажа и ценили это.
* * *А после они стояли, если так можно выразиться, на поверхности Даккини. Астероид мог навечно покинуть любой предмет с начальной скоростью более полутора метров в секунду, а местами даже с меньшей, из-за несимметричной формы. Поэтому, чтобы не отправиться в бесконечный полет, астронавты имели наплечные ранцы с небольшими соплами за спиной, меняющими угол поворота по команде. В начальном положении у всех эти сопла были направлены вверх. Если человек делал неосторожное движение, он мог с минимальным расходом топлива моментально вернуться назад к поверхности, а если работа требовала сочетания усилия с неподвижным состоянием, можно было включить двигатель на постоянный режим. В этом случае топлива хватало на полтора часа, это было очень калорийное топливо. Хадас Кьюм находился рядом с Жаком Гуго. Они сделали «пешую» прогулку в ожидании окончательного крепления последнего якоря. В основном они молчали, любуясь окрестностями, но иногда беседовали. Костюм астронома был очень массивным, предназначенным для работы в условиях повышенной радиации. А вот скафандр Хадаса не так стеснял движения – это была обычная модель для космотехнического персонала. Экспедиция готовилась спешно, и потому с базы собрали все, что подходило для использования в условиях вакуума. На этой стороне астероида радиационный фон был совсем незначительно сильнее обычного космического, напичканного звездным и галактическим излучением, посему костюм капитана был явным перебарщиванием. Очередную часть неспешной беседы начал Альбер Марселен – третий участник их маленькой прогулки, инженер-сапер по специальности: всю жизнь он изучал атомные фугасы и потому умел их закладывать и, с определенной вероятностью, извлекать, но в душе он остался совершенно штатским человеком.
– Знаете, Жак, я почему-то очень надеялся, что на этом астероиде мы найдем что-нибудь необычное: он ведь такой редкий – весь металлический. Я хотел, чтобы это оказался какой-нибудь суперзвездолет из далекого прошлого, потерянный когда-то некой галактической империей. Мы бы вскрыли его люки и нашли бы там страшных чудовищ, против которых следовало объединить все человечество, даже этих сумасшедших внизу. А вокруг все оказалось так обыденно – даже зло берет.
– Господи, Альбер, сколько вам лет? – откликнулся на его вызов астроном. – Я даже завидую вашей наивности. Наверное, неплохо быть специалистом в областях, не связанных с фундаментальными науками – можно верить в чудо. Вы до сих пор не знаете, что мы одиноки в нашей части Вселенной? А может, и во всей бесконечности?
– Глупости вы изрекаете, хоть и специалист, – запальчиво возразил сапер. – Вы хотите меня убедить, что никаких чужаков не существует? Но ведь против вас говорит куча фактов. Один звездный проход чего стоит. Я уж не говорю о Гаруде. Единственный известный нам провал в пространстве и тот соединяет две системы, в каждой из которых есть по одной пригодной для жизни планете.
«Одна уже не пригодна», – подвел про себя итог Кьюм.
– Послушайте, Альбер, в астрономии есть столько разных малопонятных вещей, и расстояния до них так непредставимо далеки, что, если хотя бы часть из них объяснять разумным проявлением метагалактических обитателей, они будут заняты по уши, создавая эти чудеса природы, на собственные, неизвестные нам потребности у них просто не останется времени.
– Жак, ваши научные аргументы, может, и значили что-то в веке, допустим, двадцатом, тогда они верили, что близки к конечному пределу знаний и Вселенная, при определенном взгляде на нее, проста. Но объясните мне, например, существование Портала?
– Дорогой мой, мы не до конца понимаем само появление разума вообще и тем более жизни. Наука, к вашему сведению, не объясняет «зачем», она просто пытается ответить «как».
– Вы ведете спор некорректно, ведь вы же ученый. Я вас спросил о конкретной физически наблюдаемой и используемой вещи, а вы уводите меня в тавтологию.
– Но я же не выдающийся гений, то, что я вам изложу, вы можете сами прочитать. Список подходящей, в меру популяризированной литературы я могу вам выдать. Там вполне сносно и, на мой взгляд, математически безупречно дается объяснение «окон» в пространстве.
– Но интересно, что вы сами о нем думаете? Неужели на сто процентов верите в его природное происхождение?
– Слушайте, но какое дело природе до моих мыслей о ней? В науке всегда интересен результат. Если гипотеза достаточно объемно охватывает явление и, более того, предсказывает что-то еще неизвестное и это подтверждается, тогда это становится теорией, и всем становится до лампочки, насколько невероятными данные мысли казались вначале. Наука уже давно очень высокоспециализированная область, потому мы вынуждены опираться на авторитетов, хоть что-то должно приниматься на веру. Нельзя объять необъятное и критически осмыслить все исходные предпосылки и все возможные следствия.
