Владислав Крапивин - Кораблики, или Помоги мне в пути
Впрочем, никто нас не потревожил, не обидел по дороге. В трех кварталах от кладбища мы сели в фаэтон-автомат.
Сивка цвел как георгин. Признался, что ни разу не ездил внутри автомобиля.
— А снаружи?
— Ха! Фиг ли спрашивать! Сзади скакнешь на бампер, уцепишься и газуй! Главное, чтобы клюв не захомутал!
Я понял, что клюв — это полицейский.
— Да ведь загреметь можно на ходу.
— Ага! — с удовольствием подтвердил Сивка. — Один раз — во! — Он поддернул широкий рукав, показал на коричневом локте розовый неровный рубец. — С прошлого года не сходит. И не загорает. На всю жизнь клеймуха…
Все же он был дитя Пристаней, несмотря на нынешнюю благопристойную внешность. И я подумал, что отца Венедикта ждет немало хлопот.
А меня? Какой он сейчас, Петька-то? Наверняка обитание на Пристанях и для него не прошло бесследно…
Пристаня начинались за той набережной, где я прошлой осенью схлопотал вызов на дуэль. Идиотская история… Однако благодаря ей я узнал о Полозе.
Интересно, как поживает сейчас эта компания? Вертлявый отставной штабс-капитан Гвальский, граф Угин? Все так же играют в кабачковых аристократов? Или подались в какие-нибудь банды вроде «Рио»? Их «дворянская» мораль тому, наверно, не преграда… А может, угодили за решетку? Едва ли. Уж если Полоз на свободе и процветает…
Недавний сон о Полозе я старался не вспоминать. Но он сидел во мне крепко, словно это и не сон, а настоящий разговор… А может, и правда не сон? Вернее, не совсем сон… Да ну его к черту! Главное теперь — Петька!
Мы не поехали по той романтической набережной. Сивка показал окольную дорогу безлюдными переулками. Автомат-водитель наконец заскрипел и заругался: машина не приспособлена для таких «колдобистых» мостовых.
Я сказал, что он не машина, а утиль и я запишу его номер, чтобы «тебя, ржавую канистру, завтра же отправили на переплавку».
«Канистра» оскорбилась, мертво стала на обочине. Я плюнул, и мы с Сивкой вышли. Все равно Пристаня были рядом.
Переулок привел к кирпичной стене с разломанным верхом. В стене была дыра — такая, что я свободно пролез вслед за Сивкой. Сивка стал собранным и деловитым. Этаким юным хозяином.
— Не отставайте…
Всюду виднелись кривые приземистые сараи и фантастические сооружения из разномастных ящиков и гофрированного пластика. Моталось на веревках разноцветное тряпье.
Под осевшим железным навесом старик царапал долотом перевернутую лодку. Распрямился, глянул на нас колюче: ходят, мол, тут всякие нездешние. А потом и спросил:
— Кого ищете, господа туристы?
Сивка глубоко сунул руки в клетчатые карманы. И вдруг негромко, но четко выдал стишок:
Три копейки, пять рублей,
Не чихай и не болей.
Раз иду на Пристаня,
Значит, дело у меня.
Это был явно здешний пароль. Старик уронил долото, заулыбался черным беззубым ртом:
— Тутошний, что ли?.. У, да это никак Сивка-Бурка. И не признать сразу…
Сивка независимо сообщил:
— А это Петькин отец. Ну, того, который Пит с котом! Петька думал, что он умер, а он — вот! Ищет!
Старик не показал удивления:
— Это хорошо, что отец. Тогда конечно… Ступайте, ищите. Их, пацанов-то тутошних, сразу не найти, лазают где попало…
— А вы моего Петьку не видели? — не удержался я.
— Как не видел? Позавчерась он со своим зверем ребятишкам представление казал. Не только маленькие глядели, а всякий народ. Сплошной цирк… А вообще-то он, говорят, у Китайца живет, это ведь на том краю. Добираться вам ой сколько…
— Доберемся, дед, — солидно сказал Сивка.
И мы пошли. Вернее, стали пробираться. Среди заборов и землянок. Мимо пакгаузов без крыш и вытащенных на сушу развалившихся пароходов и барж. Сквозь ольховые заросли и великанский репейник, в котором ржавели якоря, бочки и упавшие портовые краны. Под разрушенными эстакадами и трубопроводами. Через рельсы, рядом с которыми валялись поломанные вагонетки. Мимо домишек, выстроенных из судовых рубок, товарных вагонов и контейнеров.
Всюду шастала замурзанная малышня. Останавливались, разевали рты, глядя на великолепного Сивку и на незнакомого господина.
— Пита с котом не видели? — небрежно спрашивал Сивка.
— Не-а…
— Вчера видели…
— Говорят, он с черной баржи окуней ловит. Для Кыса…
— Не-е! Это Петька Жмых ловит!
— Ладно, пойдем, — снисходительно говорил Сивка мне. Он тут был свой среди своих. Двигался уверенно, убегал вперед. Перестал хромать. Иногда вскакивал на рельсы и балки, шел по ним, балансируя, и его клетчатые штаны парусили на ветерке…
Когда Сивка убегал далеко, мне делалось не по себе, как мальчишке в чужом квартале с недобрыми жителями. Но в конце концов я освоился.
Взрослые обитатели Пристаней ни о чем нас не спрашивали, провожали глазами с любопытством, но молча. Похоже, что весть о нас по здешней, невидимой мне связи уже разнеслась по Пристаням и все знали, кто я и зачем пришел.
Дымили у хибар железные печурки. Худые, небрежно одетые тетки возились у них с кастрюлями и сковородками, пахло жареной рыбой. Молодые мужики похмельного вида кучками стояли на поросших сурепкой лужайках. Один спросил вежливо:
— Закурить не найдется, сударь? Я развел руками: не курю, мол. Он сказал покладисто:
— Ну ничего, шагайте. Только через «Пассаж» не ходите, мало ли что.
Ребят Петькиного и Сивкиного возраста встречалось мало: видать, были заняты где-то своими делами и промыслами.
В колючках паслись клочкастые козы. В тени лежали добродушные псы. Смотрели желтыми глазами и ни разу не гавкнули. Сивка горделиво сообщил:
— Кыс ни капельки не боится собак. А они его боятся. Знают: чуть что — он сразу по мордам. Когтистой лапой…
— Молодец Кыс… Сивка, скоро придем?
— Ага, скоро…
Я, конечно же, думал прежде всего о Петьке. И тем не менее оглядывался с любопытством. Это надо же, чтобы в наш электронный и межпланетный век, в большом городе сохранились и жили своей независимой жизнью такие вот… Пристаня.
Конечно, убогость, бедность, безделье, воровство и наверняка все прочие «прелести» трущоб, но все же… все же казалось мне, что есть тут какая-то своя романтика. И загадочность.
«Это потому, что смотришь со стороны, — ехидно одернул я себя. — А вот пожил бы здесь…»
Но завороженность этим «нетеперешним» миром не оставляла меня.
Порой попадались совсем фантастические сооружения: круглая приземистая башня из кирпича, опоясанная спиралью железной лестницы и увенчанная невесть как закинутым туда маленьким катером с пробитыми бортами. Каменная аркада, будто перенесенная сюда из развалин средневекового города. Гулкий, пустой внутри ангар с кружевом железных перекрытий под крышей, а в нем, посередине, громадная безголовая статуя какого-то деятеля в мундире с эполетами…
