Владимир Васильев - Прятки на осевой
– Да фигня, у научников почту глянешь, если дойдем.
У Кекса медленно вытянулось лицо.
– Что значит – если дойдем? – спросил он с тревогой.
– То и значит. – Псих пожал плечами. – Сам бы я точно дошел, а с вами… Всякое может случиться. Нам ведь мимо Темной долины идти. А возможно, и через саму долину.
– Когда мы на пост шли и от поста сюда, ты выглядел увереннее!
– Когда я иду, я всегда уверен, что дойду, – хмыкнул Псих. – А вот когда сижу в безопасности – на всякий случай сомневаюсь. Не обращай внимания, Кекс! Я хотел сказать – если дойдем, так у ученых почту глянешь, а если не дойдем – вообще по фиг на почта.
– Да ну тебя, – буркнул Кекс недовольно. – С такими похоронными настроениями только в Темную долину идти, ага…
– А вот мы сейчас чайку! И все настроения мигом разгоним! Давай кружку.
Кекс подал.
Чай и впрямь отвлек от похоронных настроений, зато обострил другую проблему.
– Слушай, Псих, а где тут отлить можно? А то наружу как-то неохота.
Да вон, в углу! Решетку видишь? Вот сквозь нее. Как управишься – водички плеснешь, там что-то вроде стока имеется. А вот если по-крупному погадить – это, извиняй, придется терпеть до выхода.
– Не. – Кекс встал. – По-крупному как-нибудь потом.
– Не обоссы там все кругом! – проворчал Псих. – Аккуратненько! А то вонять будет, смерть врагам…
Кекс отмахнулся. После всего по совету Кекса плеснул ич кружки и на решетку, и на руки, а потом вернулся за стол.
– Знаешь что, – задумчиво сообщил ему Псих. – Я полагаю, нас обчистили бюреры.
– Почему ты так решил? – осторожно поинтересовался Кекс.
– Запах. Я сейчас сидел, анализировал и вспомнил, что после того, как мы там проснулись, ощущался легкий запах… ну, скажем так: не шибко чистоплотного существа. Бюреры именно так и смердят. Обычный сталкер, просиди он хоть год в Зоне без душа, пованивает, естественно, но не так интенсивно. Снорк, как ни странно, тоже. Бюреры да карлики – только их можно унюхать раньше, чем узреть. Лучше всего эту вонь перебивает табачный дым, а мы все трое не курим.
– Бр-р-р… – прервал его Кекс. – Как-то я не врублюсь, к чему ты клонишь. Ну и что, что не курим?
– Мы лучше чувствуем запахи, понимаешь? Большинство сталкеров на моем месте и не вспомнило бы о бюрерах. И еще: помнишь, Дима Шухов, когда советовал оставить на посту автомат, сказал что-то вроде: «Раз никто из вас не курит, оставьте, мол, ствол, может помочь». Я еще тогда гадал – какая может быть связь между «не курим» и «оставьте ствол»? Вот и теперь гадай» У тебя никаких мыслей на этот счет нету, а?
Кекс, несколько сбитый с толку неожиданными умозаключе ниями напарника, отрицательно помотал головой.
– Должна быть связь, должна! – с уверенностью произнес Псих. – Дима Шухов обычно говорит загадками, но расшифровываешь их, как правило, уже постфактум. Что-то такое нам, видимо, встретится, связанное с запахами. Запомни это, Кекс! Хорошенько запомни!
– З-з-з… Запомню, – пробормотал Кекс. – Хорошенько запомню!
«Чушь какая-то, – подумал он про себя. – Ас другой стороны – мало ли какая чушь в Зоне может жизнь спасти? Так что лучше запомню…»
И еще Кекс подумал, что у Психа периодически случаются малопонятные окружающим озарения, после которых он делает некие выводы и строит дальнейшее поведение согласно этим выводам.
Мутант Псих или не мутант, озарения на него снисходят или же он просто умеет мыслить логически – не так уж и важно. Важно то, что Псих серьезно воспринимает любую мелочь, любую деталь. Это иногда кажется смешным и непонятным… и скорее всего напрасно.
В Зоне только так и нужно. И только в этом случае у тебя есть шанс стать сильнее Зоны. Стать сильнее, а значит – выжить.
– А чего ты, как сюда пришли, на Батона вдруг вызверился? – понизив голос, спросил Псих.
Кекс недовольно поморщился:
– Болтать много стал. Молодняк надо в узде держать и периодически осаживать, а то на голову сядет. Сегодня в разговор встрял, завтра приказа ослушался, а послезавтра тебе нож под лопатку всадит и хабар твой по твоим же каналам сдаст. Барыгам разным по фиг, у кого артефакты скупать – у того, кто их кровью и потом добывает, или у бандитов и иуд всяких. Считай это воспитанием.
– Н-да, – вздохнул Псих. – И тут дедовщина! Никуда без этого.
– А что – дедовщина? Я силой в отмычки никого не загонял. Когда нанимались, сразу предупредил: буду дрючить. Кому не нравится – скатертью дорога, у нас не коза ностра, выход свободный, если никому ничего не задолжал. Я хоть дрючу, так и обучаю – больше года без потерь ходим. Ко мне в команду очередь постоянно. А тот же Басмач до того, как с Федой спелся, каждую ходку двоих-троих в Зоне оставлял.
– Да уж, – вздохнул Псих вторично. – У нас дедовщина к общем-то была, но не шибко крутая. И знаешь почему? С тем же молодым завтра идти фланги мослать, а у него рожок полный и твоя спина в нескольких шагах впереди… Сто раз подумаешь, прежде чем молодого вздрючить за что-нибудь.
– Слушай, Псих, а расскажи – как тебе наше время, а? По сравнению с твоим. Многое, наверное, изменилось? Мы-то тут живем, фиг на что внимание обращаем, а ты, можно сказать, с Луны свалился. Что изменилось? Что поразило больше всего? Расскажи, интересно!
Расскажи… – пробурчал Псих. – Разве тут расскажешь и двух словах? Все изменилось. Мобильники эти ваши, телевизоры плоские, машины обтекаемые… Как сравню с дядькиным «Запорожцем» – не знаю, плакать или смеяться. Каждый делает что хочет… Вот к этому до сих пор не привыкну. В совке у каждого вес было расписано на годы вперед. Роддом – ясли – детский сад -школа. Дальше варианты: или сначала на завод, а потом в армию, или сначала в армию, а потом на завод. Ну, некоторые в институты поступали, не без этого. Такие потом на том же заводе мастерами да инженерами числились. Но суть одна: с восьми до семнадцати вкалывай, потом по пиву – и домой. Беспросветно все было, понимаешь? Наперед было ясно, что, кроме завода и пивнухи задрипанной, ты в этой жизни хрен чего увидишь. За границу испускали. За тунеядство сажали. По телевизору – елей и вранье, а и магазинах шаром покати, простому народу жрать нечего. Тут, в Украине, еще ничего было, а вот когда к нам родственники из Сибири приехали в начале восьмидесятых, так брательник мой двенадцатилетний, когда мама на стол копченой колбасы нарезала, у своего бати-сибиряка шепотом спрашивал: «Папа, а что это такое?» Прикинь? Пацан за двенадцать лет жизни ни разу не видел копченой колбасы! За пивом очереди стояли на несколько часок. И пиво было только двух сортов: «Пиво есть» и «Пива нет». В очереди быстрее по роже огребешь, чем пива купишь. Я до сих пор как в магазин какой-нибудь зайду – глаза разбегаются… Не только в смысле жратвы-питья. В смысле шмоток тоже. У нас в магазинах один тихий ужас продавался, покойник – и тот постеснялся бы надеть. А с другой стороны – нищих вроде не было. Попрошаек не было. На подъездах замков не было, и никто с лестничных площадок детские коляски-велосипеды не тырил. У домов – палисадники, цветочки, вишни, яблони. Мы лазили, рвали, ели – никто слова не говорил. А сейчас или двухметровый забор бетонный вокруг сада, или вытоптанная земля, ни травинки. Помню, мужики во дворе после работы в домино резались, а по выходным, бывало, телик с первого этажа на улицу вынесут, на табуретку поставят и футбол смотрят. На столе закуска, выпивка – до сих пор не пойму, откуда все бралось, если в магазинах пусто было? Я квартиру сейчас снимаю в городке, в хрущобе, год уже. Так соседи даже не здороваются. Ладно со мной, я, бывает, неделями в Зоне торчу, дома не появляюсь, откуда им меня знать? Но они же и между собой не здороваются, я сколько раз видел! Не пойму я этого. И злые все какие-то стали, детей вечером на улицу отпускать боятся, и правильно делают, я уже помял. А мы допоздна по дворам гоняли – и ничего, никто не ругал и никто на нас не покушался…
