Жоэль Шарбонно - Испытание
Пока я занимаюсь завтраком, Уилл роется в рюкзаке Романа и находит одежду, две бутылки воды, компас, рыболовный набор, несколько инструментов, лук с колчаном стрел. Все помечено бирками Испытания. Выходит, Роман напал как минимум еще на одного кандидата и по меньшей мере ранил его. Мы едим крольчатину и груши, потом разбираем вещи Романа. Я оставляю себе его нож и лук со стрелами, хотя бы для того, чтобы мои задиристые спутники, снова поссорившись, не имели под рукой дополнительного оружия. Дождавшись, чтобы Томас и Уилл не глядели в мою сторону, я снимаю с запястья Романа идентификационный браслет и прячу его вместе с браслетом девушки, которую мы с Томасом похоронили. Роман не заслуживал доверия. Он прибыл на Испытание с намерением выиграть любой ценой. Я ненавижу то, как он добивался своей цели, но куда бо́льшую ненависть у меня вызывают Испытатели. Роман не годился в лидеры, но я считаю смерть чрезмерным наказанием. В любом случае его гибель заслуживает траура.
Мы с Томасом крепим рюкзаки на велосипеды, Уилл возвращается к глиссеру, и мы встречаемся на дороге. Позади нас, на самом горизонте, маячат еще две тени. Другие кандидаты? Если Уилл прав, то они могут передвигаться не на своих двоих, а значит, скоро нас догонят. Нам нельзя медлить.
Глиссер Уилла, работающий на солнечной энергии, быстроходнее наших велосипедов, но едет вровень с нами. Как это понять? Я знаю, какую скорость способны развивать сухопутные глиссеры моего отца, и уверена, что Уилл мог бы добраться до финиша за считаные часы. Возможно, он считает себя обязанным мне за то, что я помогла ему не выбыть из Испытания, но сегодня утром он спас Томаса и этим с лихвой вернул долг. Хотя сам Уилл может смотреть на это иначе, потому что, строго говоря, спас жизнь не мне. Но, как бы он ни рассуждал, я рада, что теперь мы в три пары глаз высматриваем опасность на горизонте. Уилл первым различает блеск на дороге впереди. Это натянутая проволока, которая нас повалила бы.
Мы слезаем с велосипедов и обходим эту преграду. Глиссер Уилла легко ее перелетает, и мы движемся дальше. Мы не очень торопимся, важнее не пропустить новые опасности. Томасу эта медлительность поперек горла, мне тоже, но несколько лишних часов в пути – ничто по сравнению с тем, чтобы вообще не добраться до цели.
Растения и листва вокруг все зеленее, деревья все менее скрюченные, травы – а значит, и воды – все больше. По мере приближения к финишу мы видим новые и новые признаки возрождения природы. Рука болит, но близость цели помогает превозмогать боль и усталость.
Далеко позади нас гремит взрыв, деревья качаются от взрывной волны. С северо-запада доносится стрельба, слышны крики. Все это – напоминания о том, что мы рвемся к финишу не одни и что не все опасности уже преодолены. Ночью мы по очереди заступаем на вахту, но встаем ни свет ни заря в надежде, что начинается последний день экзамена. Я часто проверяю показания своего прибора, отсчитывающего, сколько нам еще надо проехать.
Сорок пять миль.
Тридцать пять.
Двадцать пять. Мы утоляем жажду на ходу, смирившись с голодом. Насытимся после экзамена.
Когда остается всего пятнадцать миль, солнце начинает клониться к закату, по небу тянутся розовые и алые полосы. Мы не останавливаемся, щурясь на заходящее солнце и по-прежнему высматривая ловушки.
Десять миль.
Лишь по случайности я успеваю заметить металлический блеск под толстым дубом и предупреждаю Томаса и Уилла криком. В следующее мгновение раздаются автоматные очереди, пули высекают искры из асфальта перед нами, я сворачиваю влево, чтобы не попасть под очередь. Мой горе-велосипед не выдерживает этой резкой смены направления, передний колесный обод выгибается и лопается. Я шлепаюсь на дорогу и ловлю ртом воздух: падение опустошило легкие. От острой боли в руке лезут на лоб глаза. Томас выкрикивает мое имя. Стрельба возобновляется, теперь ближе, громче, страшнее. Я не осмеливаюсь дышать, не то что шевелиться.
Но надо двигаться, потому что смерть в мои планы не входит. Голоса Томаса и Уилла раздаются совсем близко, но я в ту сторону не смотрю, потому что не могу. Я налегаю на раненую руку, не обращая внимания на кошмарную боль, и тянусь к своему рюкзаку. Нащупываю револьвер. Поднимаюсь на колени и ищу глазами стрелка на другой стороне дороги.
Нашла! Ствол автомата торчит из-за дерева, стрелок готовится опять открыть огонь. Я целюсь в руку, держащую автомат, и нажимаю на курок. Крик боли – женский голос, и я довольна, что не промахнулась. Автомат и рука исчезают. Я не опускаю револьвер и готова опять спустить курок, глядя на дерево и дожидаясь, когда кандидатка снова высунется.
– Она убегает! – кричит Уилл.
Я недоуменно моргаю, до меня не сразу доходит, что произошло. Пока я ждала новой очереди, кандидатка нырнула в заросли и добралась до своего глиссера, похожего на глиссер Уилла. Видимо, она его спрятала, прежде чем засесть за деревом. Я выпускаю пулю за пулей вдогонку удаляющемуся глиссеру, но напрасно: кандидатка умчалась. Если ее не устранит кто-то другой на остающихся милях, то она сдаст экзамен и перейдет в следующий тур. Эта девушка, остановившаяся и спрятавшаяся специально для того, чтобы убить конкурентов, может поступить в Университет и попасть в число новых руководителей Соединенного Содружества. Сначала мне хочется плакать от бессилия, потом я понимаю, что единственное, что преградит ей дорогу в Университет, – приход к финишу больше двух десятков кандидатов. В этом случае есть надежда, что Испытательный комитет отберет тех, кто не пытался убивать. Чтобы попасть в это число, мы должны спешить.
Встав на ноги, я вспоминаю, что мой велосипед сломан. При взгляде на него у меня падает сердце. Даже в сумерках авария налицо: все переднее колесо развалилось, о ремонте можно не мечтать.
– Дальше мне придется идти пешком, – говорю я, стараясь не показывать разочарования. Согласно прибору, остается преодолеть каких-то восемь с половиной миль, пустяк по сравнению с расстоянием, оставшимся позади.
– Не переживай, Сия. – Подбежавший Томас берет меня за руку. – Тебе не грозит одиночество. Я пойду с тобой.
– Не надо, – говорю я, хотя очень рада его решению. Меня страшит мысль о том, чтобы идти одной в темноте, не зная, какие опасности могут грозить мне на каждом шагу.
Он целует меня в щеку и отвечает:
– Нет, надо. – Потом поворачивается к Уиллу. – Похоже, здесь нам придется расстаться. Мы с Сией не хотим тебя задерживать.
Уилл улыбается:
– Забавно, я как раз хотел сказать то же самое.
Об опасности меня предупреждает его улыбка. Холодная. Расчетливая. Раньше он так не улыбался. Я отталкиваю Томаса в тот самый момент, когда Уилл вскидывает револьвер и стреляет. Но мне не хватает проворства. Томас вздрагивает, пуля угодила ему в живот. С расширившимися от удивления и боли глазами он сгибается пополам и падает на колени.
