Эрик Рассел - НФ: Альманах научной фантастики. Бесконечная игра
Планерятская мудрость будет возведена в культ, а ведь из всех видов комедии всякие культы и суеверия, по-моему, самые потешные.
— Ты меня слушаешь, милый? — с терпеливым нетерпением спросила жена.
— А? Да-да, конечно!
— Чудак, ты ни слова не слыхал. Сидишь и ухмыляешься неизвестно чему.
…Из-за гряды холмов появился вертолет и полетел невысоко над дубовой рощей прямо к нам. Гай мягко посадил его на площадке. Мы пошли навстречу гостям.
Я помог Эми выйти и обнял ее.
Гай соскочил неземь, спросил быстро:
— У вас телевизор включен?
— Нет, — сказал я, — А что, надо включить?
— Передача сейчас начнется. Я боялся — опоздаем.
— Какая передача?
— Очнись, милый! — взмолилась жена. — Я же тебе говорила о ракете Гая. Газеты только о ней и пишут. — И когда мы поднялись на террасу, прибавила, обращаясь к ним обоим: — Он сегодня какой-то не от мира сего. Вообразил себя Зевсом.
Я стал готовить друзьям коктейли, а сына попросил выкатить телевизор на террасу. Потом мы все уселись и, потягивая мартини (детям дали фруктовый сок), смотрели эту самую передачу.
Какой-то малый из Калифорнийского технологического давал объяснения к чертежам многоступенчатой ракеты. Послушав немного, я поднялся:
— Мне надо заглянуть в лабораторию, кое-что проверить.
— Подожди минуту, — запротестовал Гай. — Сейчас покажут пуск.
Жена поглядела на меня… сами знаете, как в этих случаях смотрят жены. Я сел.
На экране появилась стартовая площадка в пустыне. И наш друг Гай самолично объяснял, что, когда он нажмет вот эту кнопку, люк третьей ступени огромной ракеты, виднеющейся позади него, закроется, а через пять минут корабль взлетит.
Гай на экране нажал кнопку. Гай рядом со мной вроде как ахнул тихонько. Люк на экране медленно закрылся.
— А лихо ты выглядишь, — сказал я. — Настоящий космический волк. Во что это ты выпалил?
— Милый… по-жа-луйста… помолчи!
— Да уж, пап! Вечно ты остришь некстати.
Гай на экране крупным планом, страшно серьезный, что-то еще объяснял, и только тут до меня дошло: это та самая ракета с научной аппаратурой, ее давно собирались запустить на Луну. Она будет оттуда передавать информацию по радио. Вот это да? Мне стало совестно за мое легкомысленное поведение, я дотянулся до Гая и похлопал его по плечу. У меня даже мелькнуло: не сказать ли ему про планерят? Но я тут же раздумал.
У основания ракеты возник огненный шар. Тяжеловесная башня словно чудом поднялась в воздух, миг будто стояла на огненной колонне — и скрылась из глаз.
На экране опять была студия, диктор объяснил, что фильм, который мы только что видели, снят позавчера. А сегодня уже известно, что третья ступень ракеты успешно прилунилась на южном берегу Моря Ясности. И он показал на большой лунной карте место посадки.
— Отсюда передатчик, получивший прозвище Чарли-Ракета, несколько месяцев будет сообщать научные данные. А сейчас, леди и джентльмены, мы предоставим слово самому Чарли-Ракете, Слушайте Чарли-Ракету!
На экране появился циферблат часов, несколько секунд было тихо.
— Вот здорово, дядя Гай! — прошептал мой сын.
— Знаешь, Эми, у меня даже голова кружится, — сказала жена.
И вдруг на экране появился лунный пейзаж, совсем такой, как всегда рисуют. И зазвучал голос автомата:
— Говорит Чарли-Ракета с места посадки у Моря Ясности. Привет, Земля! Сначала я на пятнадцать секунд дам панораму Гор Менелая. Потом на пять секунд направлю объектив на Землю.
Телекамера медленно поворачивалась, перед глазами торжественно проплывали застывшие, устрашающе, дикие горы. В конце этого кругового движения передний план пересекла тень от вертикально стоящей третьей ступени ракеты.
Внезапно камера метнулась прочь, мгновение настраивалась на фокус — и мы увидели Землю. В этот час над Калифорнией Луна еще не взошла. Мы смотрели на Африку и Европу.
— Говорит Чарли-Ракета. До свидания, Земля.
Ну, тут экран погас, и на террасе поднялась кутерьма. Гай, огромный взрослый дядя, утирал слезы радости. Женщины обнимали и целовали его. И все разом что-то кричали.
При помощи биоускорителя я сократил срок зародышевого развития планерят до одной недели. Потом, опять же с его помощью, ускорил их дальнейшее развитие и рост: младенец за месяц становился взрослым. Волею случая почти все первые младенцы оказались самочками, так что дело пошло очень быстро.
К весне у меня было уже больше сотни планерят, и я выключил ускоритель. Теперь пускай сами заводят детенышей.
Я составил для них язык и, пока самки в биоускорителе ожидали потомства, учил самцов. Они говорили мягко, тоненькими голосами, багаж в восемьсот слов, видимо, ничуть их не обременял.
Жена с ребятами на неделю поехала на побережье, я воспользовался случаем и украдкой вывел самого старшего самца и двух его подружек из лаборатории.
Я усадил их рядом с собою в джип и повез в укромную лощинку на нашем ранчо, примерно за милю от дома.
Все трое изумленно озирались по сторонам и трещали без умолку. Показывали на все кругом и одолевали меня вопросами, как на их языке называются дерево, камень, небо. “Небо” далось им не сразу.
Только теперь, вне стен лаборатории, я вполне оценил, до чего хороши мои планерята. Они на диво подходили к рощам, холмам и долинам Калифорнии. Порой они взмахивали руками, распрямляли шпоры и распахивались великолепные крылья.
Прошло почти два часа, прежде чем самец, поднялся в воздух. Позабыв на минуту о новом незнакомом мире, который так забавно и любопытно было осматривать, он погнался за подружкой. Она по обыкновению только того и хотела, чтобы он ее поймал, и неожиданно остановилась у подножия невысокого бугра.
Он, наверно, хотел прыгнуть за нею. Но когда он развел руки, шпоры расправились и золотые крылья рассекли воздух. Охотник внезапно взмыл над беглянкой. Ветерок подхватил его, понес выше, выше и на долгие секунды он повис в тридцати футах над землей.
Он повернул ко мне жалостную рожицу, испуганно нырнул вниз головой, и его понесло прямиком на куст терновника. Невольно он отпрянул, золотой молнией метнулся к нам и свалился в траву.
Обе самочки подбежали к нему раньше меня, гладили его, суетились, так что я не мог до него добраться. Вдруг он взвизгнул, громко засмеялся. И пошла потеха.
Они учились с блеском и очень быстро. Они созданы были не для полета, а для того, чтобы планировать, скользить на крыле. И вскоре они уже овладели этим искусством: проворно вскарабкаются на дерево, прыгнут и плывут по воздуху сотни футов, описывая изящные виражи, петли, спирали, и, наконец, мягко приземляются.
