Фрэнк Херберт - «Если», 1994 № 08
Точно так же не имели успеха попытки раньше времени отлучить ребенка от сказки, заменив ее положительными знаниями. Но, как пишет Чуковский, даже дети ревностных гонителей сказки, узнав, например, как они появились на свет, тут же придумывали себе фантастические приключения, происшедшие внутри материнской утробы. То, что у племен— мифология, у детей — сказка, причем, как считает Чуковский, всякая их игра сказку как бы материализует.
И первобытный человек, и ребенок постепенно приходят, скажем, к обратной перспективе, когда более значимые объекты увеличены, хотя и помещены на заднем плане. Помню выставку детского рисунка в Ташкенте во время войны. Цветной лист Маши Элькониной (5 лет): «Пушкин с няней». За столом на переднем плане сидит, примостясь на лавке, крохотная, как эльф, старушка, а по ту сторону стола ей внимает курчавый гигант с бакенбардами. Маша видела, как работают ее родители-художники, но она жила еще на волне могучей общечеловеческой наследственности.
ВЕЛИЧИЕ СКАЗКИО том, сколь разнятся видения тех, кто еще может бегать на четырех и, во всяком случае, ходить под стол пешком, и тех, кто на двух и на трех ногах, я узнал, когда сам стал писать для малышей. В книжке «Про машину» я с полным сочувствием изобразил заботу маленькой девочки о «заболевшей» машине: «На, машина, чашку. Ешь, машина, кашку. Вот тебе кроватка. Спи, машина, сладко!» и т. д. Это вызвало поток гневных писем во все инстанции. «Берестов учит детей ставить машину грязными колесами на чистую кровать!» — возмущались в журнале «Дошкольное воспитание» методисты из Ленинграда. А на перевод грузинской народной потешки «Удалая старушонка оседлала медвежонка, двух шакалов подковала, запрягла и поскакала» дружно ополчился весь медперсонал одной больницы.
Пушкин и Ершов совсем не имели в виду малых детей. Разве царь Салтан с царицею, которая «той же ночью понесла» или царь Додон со скопцом звездочетом — сугубо детские персонажи? Но в XX веке народная сказка вообще перешла во владение к детям.
Но что же дальше с Иванушкой? «И стали они жить-поживать, добра наживать». Дальше Иванушка преображается. Пройдя через ухо коня, окунувшись в котел с водой студеной да в котел с водой вареной, а то и искупавшись в молоке, он выходит из испытании сильным и прекрасным, женится на самой красивой и премудрой подруге. Царит. Дальнейшего развития сюжета сказка не дает. Хотя, видимо, оно интересно многим, иначе почему от Парижа до Москвы массовую культуру начинает теснить великая народная культура с ее сказками?
А где старшие братья Иванушки? Сказка показывает, что они не способны царствовать, им никогда не найти пера Жар-птицы и уж тем более не поймать ее. И главное — они не способны к преображению. Вот им и приходится пускаться на ничтожные хитрости, какие позволительны лишь для «базара житейской суеты». Но не в серьезной, ответственной за людей и эту планету взрослой жизни, требующей мужества, мудрости, вдохновения и глубокой порядочности.
Все диктатуры и олигархии отвращают человека от такой жизни: подданные должны начальников ощущать отцами и быть готовыми к порке за всякую провинность или просто для острастки. Демократии же нужны как раз взрослые. Граждане.
Сказочники это понимают.
Бедный Сизиф, на бессмысленный труд обреченный,
Камень в гору вкатил. Камень скатился с горы.
К камню вернувшись опять, впервые за тысячелетья
Смех услышал Сизиф. Дети спешили к нему.
Крепко за камень взялись худые ручонки мальчишек,
сделаться каждый хотел сильным, как дядя Сизиф.
«Труд твой окончен, Сизиф! — рассмеялись великие боги, — Камень в гору вкати, камень срастется с горой».
Валентин Берестов. «Сизиф и дети».Филип Плоджер
ДИТЯ НА ВСЕ ВРЕМЕНА
Девочка в приемном не сутулилась, сидела прямо, аккуратно положив руки на колени. Ее серое платье из дешевой ткани — такой трудно придать более или менее приличный вид — было тщательно отглажено, туфли, под цвет платья, старательно вычищены. Этакая примерная девочка: нигде не ковыряет пальцами, не болтает ногами. Сколько гувернанток и нянь тщетно пытаются добиться подобного от своих воспитанников… И, похоже, ожидание не тяготило девочку, словно оно было ее естественным состоянием.
Мэй Фостер, советник по вопросам поведения детей, отошла от двухстороннего зеркала, с помощью которого, оставаясь незамеченной, наблюдала за ребенком. Конечно, не очень хорошо подсматривать, но как иначе понять детей, разобраться в их проблемах? И важно захватить инициативу в начале разговора. Мэй уже 15 лет работала с трудными детьми; чтобы справиться с ними, приходилось идти на хитрость. К тому же не хотелось заработать язву желудка.
А если девочка только притворяется послушной? Дети — прекрасные актеры, однако они понимают, что играть имеет смысл лишь перед публикой. Но девочка не может знать о зеркале, она впервые пришла на беседу с Мэй Фостер. Значит, это обычное ее поведение.
Мэй вышла из-за затемненного шкафа, включила свет и села за свой стол. Еще раз заглянула в лежащую перед ней папку и, закрыв ее, нажала кнопку селектора.
— Луиза, можете привести ребенка.
Когда девочка вошла в кабинет, Мэй, хотя и готовилась к этой встрече, была поражена ее худобой. Такая бывает у стариков, которые ведут активный образ жизни — худые, но крепкие, несмотря на свои девяносто лет. И эти глаза… Мэй видела такие глаза у детей в Центральной Африке, когда в числе первых добровольцев Корпуса Мира боролась там с голодом.
Дети могли переживать боль и страдание, утомительные переходы, смерть своих родителей. Но, когда кожа прилипала к костям, а животы вздувались от голода, их взгляд приобретал особое выражение, которое сохранялось до конца жизни. Слишком рано получен урок: взрослый мир не достоин их доверия, смерть — единственная непобедимая сила в этом мире. Десять лет эти дети являлись Мэй в кошмарах. И теперь, казалось, такие же глаза, видевшие смерть, смотрели в ее душу.
Мэй постаралась справиться со своими чувствами.
— Меня зовут Мелисса, — сказала девочка, неуверенно улыбнувшись. — Вы, должно быть, миссис Фостер.
Теперь она снова казалась обыкновенной воспитанной школьницей, которой скоро исполнится четырнадцать.
— Мелисса, за этот год тебя уже третий раз хотят исключить из школы, — Мэй старалась говорить с профессиональной строгостью. — Может, ты сама расскажешь, в чем дело?
