Джон Варли - Титан
Она остановилась, припав к перекладине, прислушалась. Вдалеке слышался звон бьющегося стекла. Было темно. Сирокко была в центре огромного лабиринта, который бесконечно простирался во все стороны: вверх, вниз, вправо, влево. Она не знала, где находится, но также не знала, где находится он, а это ей знать очень хотелось. Треск стал сильнее, и Сирокко увидала Джина, поднимающегося слева от нее. Она пикировала вниз, в правую сторону, цепляясь за перекладины двух ярусов, по инерции продолжая отклоняться вправо. Она остановилась отдохнуть, упершись босыми ногами в другую перекладину. Вокруг нее медленно оседало разбитое стекло.
Сирокко не знала бы, что Джин совсем рядом, если бы стеклянный дождь не выдал его. Он подбирался к ней вдоль перекладины, но он оказался слишком тяжелым для неразбитого стекла, которое уже и так выдерживало осколки, образовавшиеся после прорыва Сирокко. Оно разлетелось в осколки и посыпалось вниз, как хлопья снега. Сирокко крутанулась вокруг перекладины и оттолкнулась ногами.
Сильно оттолкнувшись, она перевернулась и увидала с изумлением, что он стоит на земле, что сделал бы и она, обладай она этой дьявольской интуицией и пересчитанными ярусами. Она вспомнила ощущение, когда он стоял над ней, потом, потом увидала топорик, занесенный над своей головой, и потеряла сознание.
Сирокко пришла в себя внезапно, пронзительно крича, чего с ней никогда раньше не случалось, Она не знала, где находится, но она опять находилась в брюхе зверя, и не одна. Там был и Джин, который спокойно объяснял, почему он намерен изнасиловать ее.
Он насиловал ее. Она перестала кричать.
Она была уже не в стеклянном дворце. Вокруг ее талии была обвязана веревка. Земля справа от нее уходила вниз. Далеко внизу было темное серое море Реи.
Габи была рядом с ней. Две веревки обвивали ее талию. Одна из них тянулась по склону к тому же дереву, к которому была привязана и Сирокко. Вторая была натянута над темнотой. В высохшей крови на ее лице слезы промыли дорожки. За одну из веревок был заткнут нож.
— Это рюкзак Джина, Габи?
— Да. Он ему больше не понадобиться. Как ты себя чувствуешь?
— Мне уже лучше. Подними его, Габи.
Габи подняла на нее глаза.
— Я не хочу лишаться веревки.
Его лицо было разбито в кровь. Один глаз заплыл, второй едва смотрел. Нос у него был сломан и три передних зуба выбито.
— Он вполне этого заслуживает, — заключила, глядя на него, Сирокко.
— Это ничто по сравнению с тем, что я намеривалась с ним сделать.
— Открой его рюкзак и перевяжи это ухо. Оно все еще кровоточит.
Габи попыталась было возмутиться, но Сирокко остановила ее непреклонным взглядом:
— Я не собираюсь его убивать, даже не думай об этом!
Габи разрубила ему ухо топориком. Она сделала это ненамеренно. Она намеривалась рассечь ему голову, но промахнулась. Джин стонал, пока Габи перевязывала его.
Сирокко принялась просматривать содержимое его рюкзака, отбирая вещи, которые можно было использовать. Она оставила продукты и оружие, отбрасывая остальное в сторону.
— Если мы оставим его в живых, он будет преследовать нас, ты знаешь это.
— Может, я и определенно могу это предотвратить. Он должен отправиться через кряж.
— Так какого дьявола я…
— С парашютом. Развяжи ему ноги.
Она приладила ему упряжь. Он опять застонал, и она отвела взгляд, чтобы не видеть, что делает с ним Габи.
— Он думал, что убил меня, — сказала Габи, завязывая последний узел на повязке. — Он так считал, но я успела повернуть голову.
— Как рана?
— Не очень глубокая, но крови было дьявольски много. Я была оглушена, и мое счастье, что я была так слаба, что была не в состоянии двигаться после того как он… после…
У нее потекло из носа, и она вытерла его тыльной стороной руки.
— Очень скоро я потеряла сознание. Следующее, что я увидела — это то, как он изгибался над тобой.
— Я рада, что ты вовремя пришла в себя. Спасибо, что еще раз спасла мне жизнь.
Габи уныло посмотрела на нее, и Сирокко тут же пожалела, что не нашла других слов, чтобы выразить свои чувства. Габи, казалось, чувствовала личную ответственность за то, что произошло. — Это было нелегко, — подумала Сирокко, — спокойно лежать в то время, когда насилуют любимого тобой человека.
— Почему ты оставляешь ему жизнь?
Сирокко посмотрела на Джина, и ее охватила внезапная ярость, она с трудом подавила ее, снова взяла себя в руки.
— Я… ты ведь знаешь, он никогда раньше не был таким.
— Я не знаю этого. Он всегда внутренне оставался отвратительным животным, иначе как он мог сделать такое?!
— Мы все отвратительные животные, но мы сдерживаем себя, а он больше не смог. Он разговаривал со мной, как маленький мальчик, которому больно — не зло, а именно как больной человек, потому что он не собирался этого делать. Что-то случилось с ним после катастрофы, также, как что-то случилась и со мной. И с тобой.
— Но мы не пытались никого убить. Послушай, пусть отправляется вниз с парашютом. Ладно. Но я думаю, что он должен оставить здесь свои яйца.
Она покачала в руке нож, но Сирокко покачала головой.
— Нет. Я никогда особенно не любила его, но мы вместе работали. Он был хорошим членом команды, а сейчас он душевнобольной, и…
Она отела сказать, что в этом есть и часть ее вины, что Джин никогда бы не стал душевнобольным, если бы она соблюдала на корабле спокойствие, но она не смогла сказать это…
— Я даю ему шанс ради того, которым он был. Он сказал, что у него внизу есть друзья. Может быть, он просто бредил, а может быть, они и в самом деле есть у него на Гее. Освободи ее руки.
Габи выполнила ее приказание. Сирокко скрипнула зубами и толкнула Джина ногой. Он начал скользить и, казалось, не понимал, что происходит. Он закричал, когда позади него растянулся парашют, затем исчез за изгибом каната.
Они так и не увидели, раскрылся ли парашют. Две женщины долго сидели молча. Сирокко боялась что-нибудь произнести. Она могла бы разрыдаться и не смогла бы остановиться, а сейчас этому было не время. Надо было заняться ранами и закончить путешествие.
Голова Габи была в относительном порядке. Не помешало бы наложить швы, но все, чем они располагали, это был дезинфицирующий раствор и перевязочный материал. На лбу у нее останется шрам.
То же самое будет и у Сирокко от удара об стеклянный пол дворца. Останется шрам и под подбородком, который протянется до левого уха и также поперек спины… Но ни один из порезов не был достаточно серьезным.
Они позаботились друг о друге, взгромоздили на спины рюкзаки и Сирокко посмотрела на вытянутый вверх канат, по которому им еще предстояло карабкаться, прежде чем они достигнут спицы.
