Андрей Ливадный - Колония
— Насильственная смерть не имеет никакого смысла, если рассматривать ее в качестве наказания, — произнес мнемоклон. — Физическая казнь — это пережиток прошлого. Ты приговорен к исправлению, Эргвин, и это предполагает иную форму существования, специально разработанную для таких, как ты, заблуждающихся и непримиримых. Осознание собственных заблуждений и дальнейший прогресс рассудка — вот где конечная цель исправления личности. Если процесс пойдет в верном направлении, тебе, как и любому осужденному, будет дан шанс дальнейшего саморазвития — трансформация в свободную мнемоклон-форму, для которой несущественна телесная оболочка как таковая. Он сделал широкий жест, указывая на четверых спутников, не принимавших участия в диалоге. — То, что ты видишь перед собой, можно рассматривать, как сменную одежду, временный, легко видоизменяемый носитель для разума.
«В них не осталось ничего человеческого… — мысленно ужаснулся Эргвин. Только сейчас он начал понимать, с кем боролся все эти годы и насколько тщетна была борьба. — Мы слишком мало знали о них…»
Мнемоклон еще продолжал говорить, когда скованный электромагнитными наручниками Эргвин внезапно оттолкнул его плечом и побежал, но не к переходу, ведущему внутрь космической станции, а назад, в посадочный шлюз. Наклонив голову, он в неистовом порыве врезался лбом в решетчатую ферму обслуживания и мешковато повалился на бок, когда сознание вспыхнуло радужными искрами и милосердно померкло.
В последнюю секунду перед ударом он искренне уповал, что острый стальной уголок сумеет просечь черепную коробку и нанесет непоправимую травму мозгу.
— Крайняя степень глупости, — произнес один из мнемоклонов, глядя, как по полу шлюзовой камеры растекается липкая лужа крови. — Он пытается избежать наказания.
— Это бесполезно, — заявил второй, подходя к бессознательному телу. Ему придется ответить за совершенные преступления. Думаю, Эргвина следует отправить непосредственно на Красную планету, там сейчас идет самый трудный этап преобразования атмосферы. Он привык разрушать и убивать, пусть же теперь научится созидать.
Скорчившийся в луже крови Эргвин конвульсивно вздрогнул и застонал, приходя в сознание.
Боль, пульсирующая в висках, показалась ему слабым отзвуком тех мучений, что терзали разум.
«Они сделают из меня машину. Послушную машину, которая будет помнить о своем прежнем существовании. Я не переживу этого…»
— Я вижу, ты пришел в себя. — Мнемоклон наклонился и с легкостью поднял Эргвина на ноги. — Следуй впереди нас и не повторяй глупых попыток самоубийства. Твой мозг защищен от саморазрушения.
— Хорошо… Я пойду туда… — хрипло ответил Эргвин, с ненавистью посмотрев на окруживших его существ. — Но не надейтесь, что сумеете сделать из меня себе подобного…
— Это покажет время. Иди вперед.
…
Нить воспоминаний внезапно оборвалась.
Липкая, вездесущая чернота, окружавшая разум, вдруг начала редеть, будто невидимая рука медленно вращала вариатор напряжения, даруя тусклый рассеянный свет, который лепил из сумрака контуры незнакомых техногенных интерьеров.
Он воспринимал окружающее не взглядом, а каким-то иным чувством, словно ему были имплантированы соединенные с нервными тканями датчики, способные передавать информацию об окружающем, минуя зрительный нерв…
«Где же я?»
Усилие воли, желание ощутить собственное тело и одновременно понять, что с ним произошло, привели, наконец, к результату.
Тело он ощутил, но вовсе не так, как бывало раньше.
С тихим неприятным потрескиванием ломалась хрупкая корка непонятного происхождения, ощущение было таким, словно плоть онемела, он не ощущал ни кожи, ни мышц, лишь воспринимал звуки да видел коросту желтоватого налета, заслоняющего поле зрения, будто фон, на который проецировалось иное, черно-белое восприятие сложных коммуникаций, конической пирамидой уходящих к высокому потолку замкнутого помещения.
Голова Эргвина шевельнулась, поворачиваясь вбок, из глубоко посаженных глазниц с шелестом посыпались кусочки непонятной субстанции, и он окончательно пришел в себя, увидев наконец окружающее…
Его рот раскрылся в немом крике.
Гортань, заполненная более важными компонентами, чем дыхательные пути, не могла издавать звуков, да и дышал ли он вообще?
Секундное замешательство ответило: нет.
Глаза, или их имитация, освободились от заполнявшей глазницы трухи, и теперь он видел все в реальных красках, натуральном объеме, но лучше бы ему оставаться там, в окружении тревожной черноты неведения…
Эргвин рывком сел, не ощутив при этом никаких усилий, лишь голова слегка покачнулась, когда компьютерные шлейфы, ведущие к изголовью соседней ячейки, вдруг натянулись и с хрустом выскочили из разъема да с лязгом лопнули захваты, фиксировавшие его тело на пластиковом одре.
Механическое тело…
Мысль-осознание была похожа на вспышку.
«Приговор приведен в исполнение. Они превратили меня в энзиклона…»
Взгляд, брошенный поверх низкого бортика тандемной ячейки, лишь подтвердил ужасающую догадку: рядом, покрытый вездесущей желтоватой коростой непонятных отложений, лежал скелет.
Это был он!..
Различные системы, настроенные на постоянное сканирование окружающего пространства и предварительный анализ получаемой информации, работали параллельно с рассудком, периодически вторгаясь в мысли Эргвина со своими краткими отчетами. Вот и сейчас он, еще толком не понимая, где находится, получил ясное, недвусмысленное пояснение, дополненное кратким результатом оперативного сканирования:
Местонахождение: автономный блок фабрики энзиклонов, тюремный сектор. Разрушение инфраструктур — семьдесят процентов. Полная утрата энергопитания в сетях.
Может ли сойти с ума механическое создание, на носители которого проинсталлирована матрица рассудка живого существа?
Эргвину казалось — да, еще секунда, и его рассудок померкнет, погружаясь в спасительную черноту безвременья, но все оказалось не так просто…
Время. Мысль привела к самопроизвольной активации новых дополнительных программных модулей, «дарованных» ему в качестве усовершенствования, — перед внутренним взором тут же возникла сложная виртуальная архитектура, отражающая реальный статус внутренних систем. Без каких-либо усилий или позывов с его стороны из нее выделился участок в виде привычного образа счетчика времени.
На виртуальном табло тревожно мигала длинная цепочка символов.
С того момента, когда он в последний раз осознавал собственное существование, прошло семь миллионов лет…[8]
