Сергей Борисов - Искатель. 2009. Выпуск №09
Ждать мне приказали полицейские.
— Завтра симпозиум закрывается. Мне предложили сделать совместный доклад с моей здешней коллегой, профессором Хулией Мартинес. Я никогда раньше не встречался с ней и даже не переписывался. Она изучает проблему детской преступности, так что наши темы лишь немного пересекаются. Идея выступить вместе с ней оказалась для меня полной неожиданностью: Думаю, для нее тоже, хотя не уверен. Можете спросить у организаторов.
— Я спрошу.
— Мы договорились встретиться вечером, в ее кабинете. И у меня, и у профессора Мартинес хватало материалов для доклада. Но все же работа предстояла большая. Несколько часов мы кор-
пели над текстом. Она сидела за своим столом, а я отошел к книжным полкам. Тогда все и произошло.
Он усмехнулся, и мне отчего-то стало противно.
— Вы говорите так, доктор, словно речь идет о сексе. Кстати, об этом. Сеньора Хулия — молодая, красивая женщина. Вы с ней одни, вечер, непринужденная обстановка — у вас не возникало мысли?.. — Комиссар не договорил.
— У нее — нет. — Я постарался, чтобы мой голос звучал спокойно. — Поверьте, я же психолог. Могу определить, когда женщина хочет тебя, а когда нет. Впрочем… Мне достаточно посмотреть в зеркало. Я не урод, у меня есть деньги. Но девушек такие мужчины не интересуют.
— Отчего же?
— Вам не понять. До сих пор помню один случай. Наверное, не стоит вам об этом рассказывать, но все же… Я защитил диссертацию очень рано. Гордился собой. Начался банкет. Я был счастлив. Один из моих прежних учителей встал, чтобы сказать несколько слов. Искренне хвалил. И между делом добавил обо мне: «типичный ботаник».
— Вы обиделись?
— Не на само слово. Больно ранило другое. Я понял — это правда. Скучный книжный червяк в толстых очках. Думаю, у сеньоры Мартинес не возникло и мысли, что она осталась с мужчиной наедине. Я для нее не существовал.
— Ладно, оставим это. Вы не слышали, как открылась входная дверь? Щелканье замка?
— Нет. Я слишком погрузился в работу. Этот человек ворвался в комнату, как зверь. Он размахивал пистолетом и что-то кричал.
— Вы знали, что это бывший муж Хулии Мартинес?
— Нет. Он что-то говорил, очень громко, но я плохо знаю испанский. В первое мгновение я не знал, что мне предпринять. Я был растерян. Потом, не прекращая кричать, он в нее выстрелил. Три раза. Она упала на стол.
— И тогда вы схватили статуэтку?
— Не скажу, был это приступ смелости или мной руководил страх. Я стоял позади него. Удар пришелся по голове, и он упал. Пистолет заскользил по полу — вы сами видели, там очень гладкий паркет. Остановился у моих ног. Я поднял его, почти инстинктивно. Потом он встал. — Я печально улыбнулся. — На моих глазах он только что убил женщину. Этот безумец даже не обратил внимания на оружие в моей руке. Он просто бросился вперед. Вы видели его, и видите меня. Он сломал бы мне шею голыми руками. Я выстрелил.
— Тоже трижды?
— Не помню. Все произошло, как в ужасном сне. Я слишком много писал о насилии, но никогда не сталкивался с ним сам. Потом я выронил пистолет и присел на пол.
Комиссар кивнул:
— А затем, конечно, позвонили своему адвокату?
— Да. Он посоветовал мне своего коллегу в вашей стране. Этот человек уже едет сюда. Я хотел сообщить в полицию, но не знал ни номера, ни языка. Впрочем, это не имело значения. Соседи слышали выстрелы и вызвали патрульных.
— Остальное я знаю. Вы впустили их и ответили на вопросы. А потом просто уселись в кресло и стали читать книгу — в ожидании, когда появится адвокат и вытащит вас, рассуждая о необходимой обороне?
На этот вопрос нечего было ответить, и я промолчал.
— Хорошая история, доктор, — сказал Монтальблан.
Он сел на рукоятку кресла.
— Это правда, — возразил я.
— Нет.
Полицейский рассматривал меня так, как ученый подопытного кролика. Мне пришло в голову, что, наверное, я сам порой смотрю так на других людей. И поклялся себе никогда так больше не делать.
— Что вы имеете в виду?
— Вы убили эту женщину, доктор. Хладнокровно и безжалостно. Вот что я имею в виду.
Я покачал головой:
— Комиссар, но это нелепо. Я никогда раньше ее не видел. Вы не найдете ни одного факта, ни одной улики, которые бы нас связывали.
— В это я верю.
— Тогда откуда эта безумная теория?
Он наклонился ко мне:
— Ваши глаза, доктор.
— Мои — что?
— Глаза. Они редко лгут. Сейчас в них должно быть потрясение. Да-да — шок. Причин тому много. Вы видели, как убили женщину. Сами пристрелили человека. Звуки выстрелов тоже слышите не каждый день. А потом набежали полицейские, начали вас допрашивать, тормошить, суетиться… Вы ведь простой кабинетный ученый. Все это должно было сбить вас с ног, ошарашить. А знаете, что вместо этого я вижу в вашем взгляде?
— Скажите мне.
— Подростка. Юного сопляка, который давно мечтал оттрахать девчонку и вот наконец сумел.
Я встряхнул головой.
— Я плохо знаю испанский, комиссар, но вижу, что ваш английский тоже не идеален. Я вас не понимаю.
— Прекрасно понимаете, доктор. Но могу и пояснить. Всю жизнь вы рассуждали о насилии. Я просмотрел несколько ваших книг, прежде чем зайти к вам. Они лежали на столе профессора Мартинес. В них говорится о том, как приятно ощущать власть. Быть судьей, богом, судьбой — и все это благодаря маленькому черному пистолету.
— Эта одна из причин, подпитывающих тягу к насилию, — согласился я. — Впрочем, не я придумал эти теории. Я лишь развиваю их.
— Это неважно. — Полицейский наклонился еще ближе. — И вот вы стоите там, с пистолетом в руке. У ваших ног лежит человек. Он выше вас. Гораздо сильнее. Но вы оказались победителем — одно движение пальца, и ему конец. Что вы при этом чувствовали?
— Не помню.
— Ложь!. В этот момент вы ощутили все, о чем писали в своих ученых книжонках. Власть, удовлетворение — что еще? Вы так долго говорили об этом, думали, писали — и вот наконец вам представился шанс убить кого-то самому.
— И?
— И вы не смогли остановиться. Одного убийства вам оказалось мало. Вы только пригубили ощущение силы, а хотелось испить его полностью. И что же вы видите? Перед вами женщина, с которой вы только что познакомились. Сами сказали, вас с ней ничто не связывает. Так убедительно описали себя — тихоню, которого не замечают девушки. И я уверен, здесь вы ничего не приукрасили. Нет ни общего прошлого, ни быстрого бурного романа. Никакого мотива. Идеальное убийство, доктор.
Я снова взял в руки книгу.
— По-вашему, я убил ее просто так? Ради удовольствия? Или из мести за ее невнимание?
