Владимир Савченко - За перевалом. Научно-фантастический роман (С иллюстрациями)
Альдобиан спал в вертолете наверху. Ило решил не будить и его, произнес несколько фраз в сферодатчик, дал программирующую команду. Потом заправил АТМой биокрылья, надел и взлетел со скалы.
Он летел вдоль берега на восток, туда, где багровело перед восходом солнца затянувшееся тучами небо. «Ныне отпущаеши, владыка, раба твоего по глаголу твоему…» — продекламировал он в уме под мерные взмахи крыльев. «Нет, не то. Не был я рабом. Был настолько свободен, что всегда выбирал и место, и образ жизни, и замыслы. А уж выбрав, поддавался, позволял им поработить себя. Тогда был раб — усердный, многотерпеливый… И ныне отпускает меня не владыка — отпускаю себя я».
Он поднимался все выше, хотел напоследок увидеть побольше. «Не наполнится око видением, не насытится ухо слышанием», — пришли на ум другие библейские строки. Усмехнулся: а что верно, то верно! Сколько видел всего — и поинтереснее, чем открывшееся глазу сейчас: пустое море под левым крылом, гряды волн в белых барашках, внизу полоса берега и прибоя, по правую сторону кремнистое плато, переходящее дальше в зелень полей, рощ с домиками возле… все, как всюду. И все — дорого. Прощай, Земля!
Впереди из-за горизонта выдвинулся алый краешек солнца. Прощай, Солнце!
«Не прощай. Земля, и не прощай, Солнце! Никуда я не денусь от вас, никуда не уйду из круговорота веществ и энергии. Я прощаюсь с вами такими, какие вижу сейчас. Иная жизнь — жизнь этого берега, камней, воды, прибоя, похожего на храп великана, — влечет меня, жизнь с иным смыслом. И будет нам жизнь вечна… да! Ибо ничто не уходит из круговорота ее. Не уйду и я».
Ило чувствовал тягу слиться с этим берегом — только искал место для себя.
Звуки прибоя под ним оттенялись мерными стонами бакена-ревуна, раскачиваемого волнами. На километровой высоте, где летел Ило, начали возникать облака; пришлось снизиться, чтобы не утратить видимое внизу.
Солнце поднялось, но свет его будто протискивался в щели между полосами туч.
Напористо дул северный ветер.
«Здесь!» Ило примерился, прикинул поправку на снос, взял мористей. Берег под ним выгибался мысом. И над оконечностью его, на высоте восьмисот метров летевший человек отстегнул тяжи и скинул крылья: левое, потом правое.
Он падал, раскинув руки и ноги, — так летят в затяжном прыжке. Очерченный горизонтом круг быстро уменьшался. Раскинутыми руками Ило будто охватывал его, охватывал землю и море — место, которому теперь принадлежал.
Его несло на выделявшийся среди скал светло-коричневый камень, громадный и округлый, как лоб мыслителя. Подле него каждый накат волн вздымал многометровый гейзер брызг; многократно и ликующе ахал прибой.
Коричневое, серое, желтое, зеленое — пятна камней, воды, прибоя, береговой зелени — все приближалось слишком быстро. На миг заробела душа, сами зажмурились глаза: захотелось, чтобы все скорее кончилось. «Прочь!.. — взбодрил он себя. — Не зажмуривать глаз!»
«Возвращаю тебе тело свое, земля!»
Удар.
Кровь стекала с покатых боков камня, смешивалась со вспененной водой — соленое с соленым.
Мерно стонал на одной ноте бакен-ревун. Высокие волны накатывались на скалы, ударяли о них, славили бетховенскими финальными аккордами… не смерть, нет — конец жизни человека.
16. УРОК ДРЕВНЕЙ ПЕДАГОГИКИ
Третий день профессор скрывался в камышовых зарослях дельты Нила — новой дельты Нила, протянувшего русло через Ливийскую равнину до залива Сидра. Он не хотел попадаться кому-либо на глаза, пока с кожи не сойдут эти пятна — коричневые овалы, какие образует на коже сок кожуры грецких орехов. Берн прятался от солнца в тени камышовых стен, в жару купался в протоках, бродил по песчаным островкам — мыкался, размышлял.
Дело было не только в пятнах, для прикрытия их можно заказать ИРЦ подходящую одежду. А вот зачем ему снова появляться на людях?
…Когда он проснулся в то утро, Ило для него был еще жив; он жил объемным изображением в шаре. Изображение окликнуло Берна:
— Аль, я не вернусь, прощай! Пока не прибудет новый учитель, ты остаешься старшим. В интернат я сообщил. Позови детей.
Проснувшиеся «орлы» сгрудились у сферодатчика. Ило, назвав каждого по имени, тоже сказал, что не вернется, надо слушаться Аля, вести себя хорошо.
— Ой, а куда он смотрит? — обеспокоилась Ри.
Верно, обращаясь к малышам, Ило смотрел не на них, а поверх голов и в сторону. Потому что это был уже не Ило — запомненные ИРЦ его изображение и речь.
Во время завтрака детей Берн попытался связаться со старым биологом, где бы тот ни находился, и узнал, что связаться уже невозможно. В растерянности он не придумал, как сказать это малышам, решил не говорить. Это была ошибка.
«Орлы» все узнали по ИРЦ в тот же день. Мало того что был плач, печаль, общее чувство — сиротливости, слезливо-требовательные вопросы: «Аль, ну почему Дед так сделал?!» — на которые ничего не мог ответить, но возникло и недоверие к нему.
Сначала, впрочем, все пошло более-менее гладко. Они двинулись по намеченному еще Ило маршруту на восток и юг, к Среднему Нилу, к Красному морю, посетили там Нубийский ДШК — домоштамповочный комбинат.
Комбинат выпускал коттеджи для приэкваториальных районов. Машины его работали на берегах Нила среди массивов быстрорастущей бальзамической сосны на месте прежней Нубийской пустыни. ДШК был скорее похож на явление природы, чем на создание человеческих рук: могучее, как извержение вулкана, только не разрушающее, а производящее. Полчища автоматов-пильщиков валили на делянках тридцатиметровые сосны, разделывали, скатывали стволы в гигантские вязанки.
Их подхватывали электролеты — «пауки» (лопасти их сливались в незримый круг, видны были только членистые захваты да маленькие тела-моторы), несли и сбрасывали в канал. Потоки воды несли к бункерному реактору песок, алюмосиликаты, соли — весь набор ингредиентов.
Потоки вихревой воронкой сходились к широкому, как жерло вулкана, раструбу бункера; перемалывающие шестерни в нем глухо сотрясали почву и воздух.
Готовая масса снизу подавалась в матрицы гороподобных прессов; у подножия их неслышно в созидательном гуле шелестели вековые дубы. В них по направляющим колоннам опускались блистающие металлическими гранями дома-пуансоны; они издавали оглушительное «Чвак!», замирали, поднимались. Пресс выставлял на ролики конвейера дымящиеся сизо-желтые коробки с проемами для дверей и окон, с нишами, столом и ложем. Другой пресс выдавал крыши-купола, третий — фундаменты.
По сторонам конвейерного тракта суетились монтажные автоматы. В сравнении с прессами они казались крошечными, хотя ворочали домами. В конце конвейеров собранные коттеджи подхватывали «пауки», уносили по всем направлениям.
