Орсон Кард - Игра Эндера. Голос тех, кого нет
— Не думаю.
— Да я шучу. Эй, ты можешь в это поверить? Мы выиграли войну! Так рвались вырасти, выучиться, чтобы сражаться в ней, а оказалось, что мы не играли, а сражались. Мы, дети, Эндер. Это были мы. — Алаи рассмеялся. — Вернее, это был ты. Ох и молодец же ты! Без дураков! Я до сих пор не понимаю, как ты вытащил нас в последний раз. Но вытащил. Ты был молодец.
Эндер заметил, что Алаи говорит о нем в прошедшем времени. Он был молодец.
— А теперь, Алаи?
— Ты все еще самый лучший.
— В чем?
— В… во всем. Миллионы солдат готовы идти за тобой на край Вселенной.
— Я не хочу идти на край Вселенной.
— А куда ты хочешь идти? Они последуют за тобой.
«Я хочу домой, — подумал Эндер, — только не знаю, где теперь мой дом».
Разрывы прекратились.
— Послушай, — сказал Алаи.
Они прислушались. Дверь отворилась. Кто-то стоял в проеме. Кто-то маленький.
— Все кончилось, — прошептал Боб.
И как бы подтверждая его слова, вспыхнул свет.
— Привет, Боб.
— Привет, Эндер.
Следом вошла Петра, рука об руку с Динком. Все трое приблизились к постели Эндера.
— Кто победил?
— Мы, Эндер, — ответил Боб. — Ты же там был.
— Он не настолько сдвинулся, Боб. Он спрашивает, кто победил только что. — Петра взяла Эндера за руку. — На Земле заключено перемирие. Они там неделю торговались. И все-таки решили принять предложение Локи.
— Он же не знает о предложении Локи…
— Да там все сложно, но главное, что Международный флот остается, а страны Варшавского Договора из него выходят. Их морские пехотинцы возвращаются домой. Думаю, русские согласились потому, что славянские рабы взбунтовались. Впрочем, пострадали все. Пятьсот человек погибли в космосе, а на Земле все еще хуже.
— Гегемон подал в отставку, — сообщил Динк. — Они там внизу все умом тронулись. Да черт с ними.
— Ты в порядке? — спросила Петра и положила руку на лоб Эндера. — Ты нас здорово напугал. Они говорили, что ты спятил. А мы сказали, что это они все спятили.
— Я таки спятил, — ответил Эндер. — Но все в порядке.
— Когда ты это понял? — спросил Алаи.
— Когда принял тебя за убийцу и решил прикончить первым. Видимо, я просто убийца по природе своей. И все-таки лучше быть живым, чем мертвым.
Все покатились со смеху, а Эндер расплакался и обнял Боба и Петру — они были ближе.
— Я так скучал. Так хотел вас видеть.
— Особенно когда мы разваливались на части, — съехидничала Петра и чмокнула его в щеку.
— Вы были великолепны, — признал Эндер. — Просто тем, в ком я сильнее всего нуждался, пришлось туго. Глупо с моей стороны.
— Теперь все в порядке, — сказал Динк. — Да и не стряслось с нами ничего такого, что не могли бы вылечить пятидневные потемки посреди гражданской войны.
— Я теперь больше не командир, правда? — спросил Эндер. — Я не хочу командовать людьми.
— Тебе не надо никем командовать, — ответил Динк. — Но нашим командиром ты останешься навсегда.
Они помолчали немного.
— Что мы теперь будем делать? — задумался Алаи. — Война с жукерами окончена, гражданская война на Земле — тоже. Что же мы станем делать?
— Мы же дети, — фыркнула Петра. — Они, наверное, погонят нас в школу. Это закон такой. Ты обязан ходить в школу, пока тебе не исполнится семнадцать.
И все расхохотались. Они смеялись до тех пор, пока слезы не потекли по щекам.
15. Голос тех, кого нет
Озеро было гладким и спокойным — ни волн, ни ряби. Два человека сидели рядом в креслах на причале. У самого конца пирса к балке был привязан маленький деревянный плотик. Графф зацепил ногой веревку и подтянул его, затем отпустил и стал смотреть, как он отплывает, повинуясь невидимому течению, потом опять подтянул.
— Ты похудел.
— Нервное напряжение увеличивает вес, оно же его снимает. Я представляю собой сложное химическое соединение.
— Должно быть, тебе пришлось худо.
Графф вздохнул.
— Не особенно. Я знал, что меня оправдают.
— А мы не были уверены. Они там с ума посходили. Жестокое обращение с детьми, убийство, допущенное по небрежности. Видеозаписи гибели Стилсона и Бонзо Мадрида — довольно-таки жуткое зрелище. Когда один ребенок убивает другого…
— Меня спасли именно видеозаписи. Обвинение манипулировало фрагментами, а мы показали все подряд. И тогда стало ясно, что Эндер не зачинщик. Обвинения потеряли почву. Я заявил, что делал необходимое для сохранения человеческой расы и у меня получилось. Потом мы заставили судей согласиться с тем, что обвинение проиграет дело, если не докажет одно: Эндер смог бы выиграть войну без подготовки в нашей школе. Вот и все. Списали на военное время.
— Знаешь, Графф, это большое облегчение для нас. Случалось, мы ссорились, и я знаю, что обвинение использовало записи наших разговоров против тебя. Но к тому времени я уже знал, что ты был прав с самого начала. Даже хотел выступить свидетелем защиты.
— Я знаю, Андерсон. Мои адвокаты рассказывали.
— И что ты будешь делать теперь?
— Понятия не имею. Прихожу в себя. За это время у меня накопилось несколько лет неиспользованных отпусков. Могу отдыхать, сколько заблагорассудится. А еще у меня по разным банкам валяется чертова уйма денег — жалованье. Могу жить на проценты. Подумываю, не стать ли бездельником. Звучит заманчиво. Однако я быстро устаю от безделья. Представь, мне предложили должность президента, три разных университета предложили! Они там считают, что я учитель. А когда я говорю, что в Боевой школе занимался только игрой, пожимают плечами и не верят. Но есть и другое предложение, поинтереснее.
— Посредник?
— Теперь, когда войнам пришел конец, пора приниматься за прежние игры. Это будет не работа, а сплошные каникулы. В Лиге всего двадцать девять команд. Смешно. Вдобавок после стольких лет наблюдения за нашими летающими ребятишками футбол для меня выглядит, как первенство среди улиток.
Они рассмеялись. Графф снова вздохнул и подтянул ногой маленький плот.
— Этот плот. Ты, конечно, не можешь на нем плавать.
Графф покачал головой.
— Его построил Эндер.
— Ах да. Ты же его сюда привозил.
— Все это хозяйство переписано на его имя. Я проследил за тем, чтобы он получил награду. Он никогда не будет нуждаться в деньгах.
— Если они позволят ему вернуться, чтобы воспользоваться ими.
— Никогда не позволят.
— Несмотря на то что Демосфен требует его немедленного возвращения?
— Демосфен больше ничего не требует.
Андерсон поднял бровь.
— Что бы это значило?
— Демосфен ушел в отставку. Навсегда.
— Ты что-то знаешь, старый хрыч. Пари держу, ты знаешь, кто Демосфен.
— Кто был Демосфеном.
— Расскажи.
— Нет.
— Графф, ты становишься неприятен.
— Я всегда таким был.
— Расскажи хотя бы почему. Многие из нас думали, что когда-нибудь Демосфен станет Гегемоном.
— У него никогда не было никаких шансов. Нет, толпа собранных Демосфеном кретинов-политиков никогда не убедит Гегемона вернуть Эндера на Землю. Никогда. Мальчик слишком опасен.
— Да ему же только одиннадцать. Нет, уже двенадцать.
— И потому он еще более опасен. Его так легко контролировать. Во всем мире имя Эндера произносят с восхищением, страхом и любовью. Бог-ребенок, чудотворец, мальчик, державший в руках судьбу человечества. Убийца. Любой кандидат в тираны будет стремиться заполучить его, поставить во главе своей армии, чтобы все остальные либо перебежали на его сторону, либо в ужасе сдались. Если Эндер вернется на Землю, он захочет отдохнуть, прожить мирно остаток своего детства. Но они не оставят его в покое.
— Понятно. Кто-то объяснил это Демосфену.
— Наоборот, — усмехнулся Графф. — Демосфен объяснил это одному человеку. Одному типу, который при помощи Эндера смог бы не только захватить власть над Землей, но и примирить людей со своей властью.
— Кто это?
— Локи.
— Но именно Локи убедил всех, что Эндеру лучше пока оставаться на Эросе.
— Видимость всегда обманчива.
— Это слишком сложно для меня, Графф. Дайте мне игру. Хорошие честные правила. Судей. Старт и финиш. Победителей и проигравших. А потом пусть все идут по домам — к женам и детям.
