Эллис Питерс - Монаший капюшон (Хроники брата Кадфаэля - 3)
Из-за того, что пришлось сделать крюк, Кадфаэль добрался до города лишь с наступлением сумерек. Мул неторопливо процокал копытами по западному мосту и затрусил по оживленным улочкам Шрусбери, заполненным горожанами, вернувшимися после праздников к обычным делам. Было уже поздно, и Кадфаэль отказался от мысли свернуть в сторону от Вайля, хотя и предвкушал удовольствие от встречи с маленькой домовитой хозяюшкой Элис и всем семейством Белкота, в дом которого вернулся мир. Ничего, это еще успеется. Эдви, надо думать, давно уж освободили от обещания не казать носу из дому, и теперь он снова неразлучен со своим юным дядюшкой - в работе, веселье, а то и в какой проказе - дело ведь молодое. Вот будущее манора еще не было окончательно определено. Оставалось надеяться, что законники не промурыжат этот вопрос Бог весть сколько времени, рассчитывая погреть руки на тяжбе, прежде чем кто-нибудь получит наконец право вступить во владение землей.
Глазам монаха открылась излучина Вайля. День подходил к концу, но еще не совсем стемнело, когда Кадфаэль выехал за городские ворота и поехал по навесному мосту, ведущему к аббатству. Тому самому мосту, с которого обиженный Эдвин швырнул в воду свой так и не преподнесенный отчиму дар. Дальше тянулась дорога, а справа виднелся дом, в котором, наверное, и сейчас живет Ричильдис. Серебристая поверхность пруда тускло поблескивала в сумерках. За прудом высилась монастырская стена, западный фасад аббатской церкви со входом для прихожан, и наконец справа показались монастырские ворота и сторожка привратника.
Монах свернул к сторожке и остановился в изумлении, ибо никак не предполагал, что будет встречен такой суматохой. Привратник стоял перед распахнутыми воротами, причесанный, разрумянившийся и важный, как будто ожидал прибытия по меньшей мере епископа, а монастырский двор был полон народу: братья и послушники озабоченно сновали туда-сюда или, сбившись кучками, возбужденно переговаривались, живо оглядываясь на всякого, кто приближался к воротам. Появление всадника на муле вызвало очередной всплеск оживления, которое, впрочем, улеглось, как только в нем узнали брата Кадфаэля. Даже мальчишки-ученики высыпали во двор и толпились возле сторожки, перешептываясь и переглядываясь. У дверей странноприимного дома сгрудились постояльцы. Брат Жером, взгромоздившись на какую-то колоду, деловито отдавал распоряжения направо и налево, не забывая при этом время от времени оглядываться на ворота. Он и раньше-то вечно корчил из себя важную персону, а теперь, похоже, прыти у него изрядно прибавилось.
Кадфаэль спешился и остановился в раздумье. Он собирался поставить своего мула в стойло, но не знал, держат ли по-прежнему монастырских лошадей и мулов на конюшне возле площадки для конской ярмарки. И тут из взбудораженной, мельтешащей толпы с радостным возгласом подлетел к нему брат Марк.
- О Кадфаэль, до чего я рад тебя видеть! Столько всего приключилось! Я-то думал, что ты со скуки помираешь в глуши, а ты, оказывается, был в самой гуще событий. До нас дошли вести о суде в Лансилине... Как хорошо, что ты снова дома!
- Выходит, это в мою честь устроили такой шумный прием? - спросил Кадфаэль с улыбкой.
- Уж я-то, во всяком случае, здесь, чтобы встретить тебя! - пылко воскликнул Марк. - А вся эта сумятица... Ну конечно, ты же еще ничего не знаешь! Мы все ждем аббата Хериберта. Одного возчика послали недавно к часовне Святого Жиля, и там он увидел отца аббата. По дороге домой Хериберт и его спутники сделали остановку в тамошнем лазарете. Возчик тут же поспешил в аббатство и предупредил братию. Видишь, брат Жером со двора не уходит, ждет, когда аббат подъедет к воротам, чтобы тотчас побежать и доложить приору Роберту. Мы его ждем с минуты на минуту.
- Ну а новости какие-нибудь есть? Останется ли Хериберт нашим аббатом - вот что хотелось бы знать, - невесело промолвил Кадфаэль.
- Нам пока ничего не известно. Но все боятся, что... Брат Петр такое бормочет над своей жаровней, что и слушать страшно. Он клянется, что уйдет из ордена! Ну а Жером, тот и вовсе несносен!
Марк обернулся, чтобы одарить помянутого им злокозненного Жерома свирепым взглядом, если, конечно, вообще мог придать свирепое выражение своему мягкому, добродушному лицу, и увидел, что тот соскочил с колоды и со всех ног понесся к аббатским покоям.
- О, должно быть, едут! Гляди - вот и приор!
Приор Роберт величаво выплыл из самовольно занятых им покоев. Безупречно облаченный, царственно высокий, с выражением ангельской кротости, благожелательности и благочестия на ясном челе, он готов был и приветствовать своего старого начальника с лицемерным почтением, и принять его должность с лицемерной покорностью. Что-что, а держаться красиво и с благородным достоинством приор умел.
В ворота легкой иноходью въехал белоснежный мул, на спине которого неуклюже сидел Хериберт, - невысокий, пухленький, добросердечный старик непритязательной наружности, в запыленной и заляпанной грязью одежде, смертельно уставший от долгого путешествия. С первого взгляда на него стало ясно, что Хериберт более не аббат, но вид у старика, тем не менее, был довольный. Он выглядел как человек, который только что сбросил тяжелую ношу и наконец распрямился, чтобы вдохнуть полной грудью.
По натуре Хериберт был кроток и незлобив, но сломить его было не так-то просто. Писец и два конюха следовали за Херибертом, почтительно поотстав на пару ярдов, а бок о бок с ним ехал высокий, худощавый, жилистый бенедиктинец с обветренным лицом и проницательными голубыми глазами. Время от времени незнакомец сдержанно, но, как показалось Кадфаэлю, любовно поглядывал на Хериберта. Видать, в обители будет одним братом больше.
Приор Роберт грациозно проплыл сквозь толчею и сутолоку, двигаясь, словно корабль среди бурунов, и лишь только Хериберт коснулся ногой земли, протянул руки ему навстречу.
- Отче! С радостью в сердце приветствую я тебя, и нет среди братии нашей ни единого, чья душа не исполнилась бы ликования, ибо мы вновь видим тебя среди нас и не сомневаемся, что с благословения святой церкви ты, как и прежде, останешься нашим пастырем.
Да, подумал Кадфаэль, надо отдать ему должное. Не часто Роберту удавалось притворяться столь вдохновенно, и сейчас он поди и сам не осознает, что притворяется. Хотя, честно говоря, ничего другого ему и не остается. Как бы алчно ни домогался приор аббатского сана, как бы ни мечтал видеть себя во главе обители, не мог же он заявить в лицо старому начальнику, что тому давным-давно пора на покой, ибо кое-кто ждет не дождется, когда наконец освободится вожделенное место.
- И я счастлив вновь оказаться среди возлюбленных братьев, - отвечал Хериберт с лучезарной улыбкой. - Однако должен сообщить всем, что я более не аббат, а такой же смиренный брат, как и остальные. Высшие власти сочли за благо поручить руководство аббатством иному пастырю, я же, приняв это решение с подобающим повиновением, вернулся в обитель, дабы служить Господу под твоим, брат Роберт, началом.
