Джудит Тарр - Солнечные стрелы
Зачем?
Чтобы понять, какой вы на самом деле.
И каким ты находишь меня?
Необычным.
То же самое говорит Галия. Корусан шевельнул бровью.
Она очень похожа на тебя. Высокородная асанианка. И, так же как ты, любит прятать лицо.
Она ваша наложница, сказал Корусан с оттенком презрения. А я ваш слуга.
Она говорит и думает так же, как ты. Разве в этом есть что-то оскорбительное?
Вы не асанианин, вам не понять.
Во мне достаточно вашей крови, чтобы стать тем, кто я есть. Но я всегда ненавидел в себе это. Я избегал зеркал, чтобы не видеть своих глаз, я прикрывал их, надевая сногсшибательные головные уборы. Я стыдился всего, что выдает во мне кровь Льва.
Теперь вам нечего стыдиться.
Нечего, подтвердил Эсториан, ибо я это я.
Вы император.
Ты ненавидишь меня за это?
Мне не за что вас любить. Эсториан, усмехнувшись, подошел к окну. Он зевнул и потянулся, с хрустом, сладко и широко, словно пытаясь раздвинуть стены покоев.
Ты тоже необычен, сказал он. Обворожительно необычен. И все время поучаешь меня. Могу ли я быть с тобой откровенным?
Император может делать все, что пожелает.
Император не может ничего. Он повернулся, волоча по полу хвосты мантий. Настроение его менялось, как небеса за окном. То солнце, то тучи, то глубокая ночь.
Годри умер, сказал он. Я должен был умереть. Но я жив. А солнце сияет по-прежнему. И тучи прыгают через горы. И река как ни в чем не бывало течет. Миру наплевать на то, что я называю себя хозяином всего этого, и на то, что мои подданные в любой момент могут швырнуть меня в грязь.
Или вознести до небес, сказал Корусан.
Ну да. Скорее они загонят меня в могилу. Ты тоже, наверное, этого хочешь?
Вам доставляет удовольствие себя изводить? Эсториан рассмеялся. Дурное настроение прошло.
Мне доставляет удовольствие, сказал он, мысль о том, как ты будешь дергаться, когда я придушу тебя во время сна.
В этом мы сойдемся, не остался в долгу Корусан. Эсториан взял дерзкого мальчишку за плечи и подтолкнул к двери.
Ступай, сказал он. Проспись. Я не стану душить тебя. По крайней мере сейчас. Оленеец ушел. Эсториан с наслаждением поболтал бы с ним еще немного, но охранник устал, об этом говорили и его поникшие плечи, и медленная, заплетающаяся походка. Мальчишка, как есть мальчишка. Мальчишка, умеющий носить мечи и прекрасно владеющий ими. Мальчишка, быстро и без каких-либо церемоний прирезавший рослого и сильного наемника. Другие тени выросли на пороге. Эсториан не впустил их к себе, он запер дверь и, шумно вздохнув, повалился на кровать, которая в точности повторяла вчерашнюю, но была все же другой и стояла в другой комнате. Солнце уже садилось, он чувствовал это всей кожей. Он постарался выбросить из себя все и чувство воды, и чувство земли, и смерть отца, и погребальный костер Годри, но солнце всегда оставалось с ним, и он сам никогда не хотел с ним расставаться. Полежав некоторое время в тишине, он вновь сел на постели, подтянув колени к подбородку. Он задыхался. Грудь его снова стянуло железным обручем, как сутки назад, когда убийца подкрадывался к нему... Спать не хотелось совсем. На деле все оказалось гораздо проще. Он мог бы воспользоваться этой возможностью раньше, если бы не был таким дураком. Одетый во все императорские мантии, он чинно и совершенно открыто прошествовал к своему гарему. Тени, сопровождавшие его, остались возле входных дверей. Он бесшумно прокрался во внутренние покои и освободился от тяжелых одежд, запихнув их в стоящий рядом сундук. Теперь на нем были только ap~jh, рубаха и плащ, дорожную шляпу он взял в руки. Спокойно и не таясь, он двинулся по бесконечному лабиринту пустынных комнат и галерей, где некогда обитали сотни, а может быть, и тысячи жен любвеобильных асанианских властителей. Теперь здесь царили запустение и тишина. Дворик для верховой езды также пустовал, но он понял, что Галия совсем недавно здесь побывала. На песке, испещренном следами копыт, темнели свежие кучи навоза, ленивые конюхи не успели, а скорее всего не захотели, их убрать. Он обошел эти свидетельства нерадивости слуг и нырнул в полумрак колоннады. Ворота, ведущие на конюшню, были закрыты, но узкая дверца в них оказалась не запертой. Тишина. Сенели дремали в стойлах, из дальнего угла обширного помещения доносились негромкие голоса. Грумы, сбившись в кучу, чесали языки. Он нахлобучил на голову шляпу, так, чтобы ее поля закрывали глаза. Слуги не должны видеть то, чего им видеть не надо. Он расправил плечи и двинулся дальше с важностью императорского гвардейца, собравшегося часы досуга провести в обществе бутылок и девочек в одной из ближайших таверн. За Золотыми Воротами он почувствовал, что за ним следят. Он не сменил шага, не повернул головы. Но, когда улочка сделалась узкой, протянул руку и вытащил из мрака, скопившегося под кронами низких деревьев, охотящегося за ним шпиона. Оленеец. Он не сопротивлялся и не казался напуганным. В золотистых глазах его таилась усмешка.
Так, сказал Эсториан. Ты позволил себя схватить. Как ты узнал меня?
Каждый дурак узнал бы. Никто в этом городе не обладает походкой степного кота.
Кроме половины моей гвардии.
Никто из них не нуждается в широкополых шляпах. Корусан пошевелился. Если вас это не сильно затруднит, милорд, ослабьте, пожалуйста, вашу хватку. Я предпочитаю быть задушенным в постели, а не в проулке Верхнего города. Эсториан отпустил его.
Ты хочешь загнать меня обратно в тюрьму?
И не мечтаю об этом, сказал Корусан.
Так... Тогда топай отсюда один. Ты мне не нужен.
Я нужен вам, убеждал Корусан.
Ты слышал приказ?
В городе много людей, которые не очень расположены к вам.
Они подумают, что я один из моих гвардейцев.
О ваших гвардейцах здесь тоже не очень высокого мнения. Одинокому иностранцу опасно гулять по Кундри'дж-Асану. Особенно ночью.
В Эндросе мы называем это утирать молокососам носы. Я облазил все таверны столицы Керувариона. Я сам могу приглядеть за собой.
Я видел. Эсториан сжал зубы.
Я приказываю тебе идти во дворец. Корусан не двинулся с места. Глаза его сошлись в одну линию, полыхающую тусклым желтым огнем. На секунду он показался Эсториану обиженным упрямым мальчишкой. Черт с ним. Он ударил охранника по плечу.
Ладно. Следуй за мной. И держи рот на замке. Молчание оленейца было достаточно красноречивым. Эсториан повернулся и зашагал по узкой улочке вниз, в ощутимо сгущавшуюся темноту. Ночной Кундри'дж-Асан поначалу показался ему скучным. Верхний город погрузился в молчание и темноту, которая лишь изредка рассекалась огнями факелов, означающими, что какой-нибудь лорд возвращается с поздней прогулки. Впереди носилок такого гуляки бежали слуги, нарушая тишину дробным топотом ног. Но по мере того как Эсториан спускался с холма, улицы столицы становились все оживленнее. Дома были ниже, стены их сдвигались друг к другу, образуя закоулки и тупички, в которых толклись подозрительные личности. Они бесцеремонно разглядывали Эсториана, цеплялись за пряжки его пояса, и onqreoemmn он стал опасаться за целость своего кошелька. Однако длинный кинжал, болтавшийся на его бедре, пока еще отпугивал любителей легкой поживы. Он упрямо пробирался вперед, работая коленями и локтями, и, несмотря на невыносимую тесноту, чувствовал, что на душе у него становится легче. Всетаки это была свобода. Никто здесь не окликал его, никто не указывал, что ему следует делать. Нищие чинно сидели на перекрестках, раскрыв свои сундучки и кошельки, распутные женщины в окнах борделей принимали соблазнительные позы, однако их лица были надежно задрапированы. И никаких плевков вслед, никаких ножей, выскальзывающих из мрака. Никаких заговорщиков или выкриков, призывающих к мятежу. Где он, этот пророк, о котором говорила Вэньи? Ничто не указывало на его присутствие здесь в сердце Асаниана. Правда, об императоре здесь тоже никто не болтал. Возможно, людей отпугивал его вид высокий рост, цвет лица, форма гвардейца. Они замолкали, когда Эсториан приближался к ним. Ему доводилось бывать в городах, где назревали мятежи. Кундри'дж-Асан ничем не походил на такие местечки. Он казался спокойным и если не счастливым, то очень зажиточным и вполне довольным собой. Нищие здесь походили на купцов, жрецы и уличные девки топтали одни и те же мостовые без какой-либо видимой враждебности. И все же он чувствовал себя не очень комфортно. Он уже позабыл, что это значит прогуливаться в одиночку и ощущать себя безликой единицей в огромной толпе. Инкогнито обеспечивалось шляпой, но он подозревал, что даже и без нее его здесь вряд ли кто опознает. Император обязан находиться в своем дворце. Он не должен болтаться среди всякого сброда, роняя свое императорское величие. Что-то тяжко ворочалось рядом, а может быть, где-то дальше, внизу. Обрывки мыслей, образов, долг, память... Что-то смутное, страждущее. Золотое в сгустках теней. Пророчество... пророк... Или провозвестник?.. Он споткнулся, качнувшись к стене какого-то дома. Что-то безмолвно закричало, нападая или спасаясь. Он ухватился за дверной косяк. Он изумился. Он чувствовал сырость, боль и опасность. Непривычно, невыносимо... Чье-то плечо поддержало его, чья-то чужая и сильная рука обхватила его торс. Он позволил себе опереться на оленейца.
