Павел Кузьменко - Система Ада
А здесь она попросила, и Зотов сам принес ей из своего логова целую кипу газет и журналов. "Известия", "МК", "Юность", "Новый мир", был даже один номер "Пентхауса" на русском языке и "Пари матч" - на французском. Катя жадно читала все от корки до рки. Она была губкой, высохшей, чуть вовсе не исевщей, жадно впитывавшей в себя любую информацию.
Девушка, в жизни не интересовавшаяся спортом, просто до слез радовалась замечательной игре Диего Марадоны на чемпионате мира по футболу 1986 года. Более поздней газеты "Футбол" не нашлось. Катя мысленно примеряла на себя наряды из журнала "Работница" пятилетней давности. Самым свежим изданием в этой кипе была газета "Московский комсомолец" за сентябрь 1993-го. Она читала о противостоянии Верховного Совета и Ельцина, точно зная, чем оно закончится, проклинала человеческую агрессивность и, вспоминая постоянное кровопролитие, творившееся в лабиринтах этой пещеры, с печалью понимала, что ее проклятия - не страшнее выдыхаемой ею углекислоты.
Она просила прадеда. Отдельно, вкрадчиво и ласково просила мужиков, завсегдатаев мочильского сельпо, принести ей свежих газет, но глухие ее не слышали.
- Хоть какой сейчас год, какое число, Иван Васильевич, миленький? Скажите, я умру без этого! - за- кричала она однажды в последней вспышке отчаяния.
- Какая тебе разница, глупая, - хмуро ответил! Зотов. - Жива, сыта чего еще?
Время должно было прекратить свое существова ние и для нее, как прекратило для всех, включая и хо зяев подземного царства, но этого почему-то не про исходило. Ребенок не позволял ей ничего забыть. Он упорно развивался, рос в одном направлении - к совершенству и ни за что не соглашался на спиральныe загибы времени, смену темпа и остановки.
Однажды она попросила Лену унести все прочи тайное, кроме трех толстых литературных журналов, и принести от Ивана Васильевича что-нибудь еще не прочитанное. Неграмотной Лене было все равно, что нести.
Раскладывая по названиям эту разнородную груду, Катя обратила внимание на старый-престарый номер журнала "Мурзилка" за 1966 год, каким-то образом затесавшийся единственный образчик детской литературы среди прессы для взрослых. Перст идиотской, пятнистой и шишковатой судьбы?
Еще не коснувшись шероховатой, плохого качества обложки, Катя поняла внутри журнала что-то лежит. Это был лист плотной бумаги, сложенный вчетверо. Серая поверхность внутренней стороны листа была густо исчерчена неровными извилистыми линиями. Кое-где были проставлены разнообразные значки непонятного назначения. Кое-где линии и значки были перечеркнуты.
У Катерины все поплыло перед глазами, гулко застучало сердце, ребенок вновь подал активные признаки своего существования. Карта! Та самая карта! Единственный способ выбраться из пещеры самостоятельно. В том, что это самодельное приложение к детскому журналу "Дорогие ребята, помогите Мурзилке найти дорогу в школу" не что иное, как карта именно этой проклятой гигантской пещеры, девушка ни секунды не сомневалась. Большая часть линий была тщательно вычерчена внутри неровного, густо заштрихованного круга. Вне его выходили три хвостика, которые тоже разветвлялись, но не так часто, как внутри круга. На карте было немного надписей, но те, что обозначали названия у концов хвостиков, были понятны, были просто священны для бедной пленницы.
Правый конец - "Село Мочилы", нижний конец - "Деревня Сергиевка", левый конец - "Поселок Метростроевский". Не всяк, значит, вошедший в Систему Ада, должен был лишаться надежды. Система Ада имела три выхода на поверхность земли. И выйти из кольцевого коридора, где не движется время - она поняла, что это именно он густо заштрихован и сразу бросается в глаза, - можно было тоже в трех местах.
Карта была очень старая, сделанная, очевидно, чернильным карандашом, линии и условные обозначения кое-где почти стерлись, догадываться о смысле большинства значков не было времени.
- Мишка разберется, - тихо сказала Катя сама себе, и от этой мысли ей сделалось не то что тепло, но даже жарко, как в сладостных объятиях.
Она опасливо огляделась по сторонам. Никого. Она была в гроте одна. Только откуда-то, через три поворота коридора едва угадывалась музыка с магнитофона. Но все подземные страхи сейчас глядели на Катю из каждого угла и зловеще шептали:
- Никуда ты отсюда не уйдешь...
- Сдохнешь тут, дурочка самонадеянная, и ни мама, ни папа не найдут твоей могилки...
- Только отмеченные особым знаком, выжженным на ладони, имеют право покидать Систему Ада и обязаны возвращаться. Таков закон...
- Уйду, сволочи, уйду, - упрямо шептала Катя. Она спрятала карту на себе под одеждой, прижала -к телу бюстгальтером, уже расставленным под увеличивающуюся грудь. Теперь она будет раздеваться для омовений только одна, без этой приставленной служанки, хотя неграмотная Ленка, возможно, и не знает, что такое карта. Теперь она будет одеваться полегче, чтобы не потеть, чтобы случайно не смазать и без того блеклые линии самого ценного в мире документа. Если только он соответствует действительности.
Катя справилась с первыми страхами и со счастливой улыбкой откинулась на диване, глядя в потолок, освещенный двумя лампочками. Теперь только раздобыть Мишку Шмидта и фонарь. Надо под любым предлогом вернуться в госпиталь. Уж там она распорядится, чтобы Мишку нашли и привели. Она, сама правнучка великого Зотова, их там всех поставит на уши. Они с Мишкой добудут фонари, еду на дорогу, оружие на всякий случай и немедленно убегут.
Только бы он был еще жив. Одной бежать ей было очень страшно, это казалось невозможным. Исцелить и подговорить на это Савельева - тоже. Где он, этот Мишка? Она не знала, что совсем рядом.
Их остановил часовой в необычной форме с необычным оружием. То есть он был вовсе в гражданской и довольно нелепо выглядящей одежде. Сверху - клубный синий пиджак поверх драного свитера, а снизу военные камуфляжные штаны, заправленные в яловые сапоги. Но висевший под мышкой у бойца ко-роткоствольный десантный автомат говорил, что это представитель уж самой что ни на есть элиты.
- Любо дело Дудко! - выкрикнул, не доходя до него нескольких метров, главный конвоир Савельева и Шмидта.
- Любо, любо, - улыбнулся в ответ клубный пиджак и, подойдя вплотную к пленникам, вдруг вопросил: - Любо, братцы, жить?
Шмидт угрюмо молчал. Савельев испуганно оглянулся на товарища по несчастью и по слогам уверенно произнес:
- Любо дело Дудко.
Это ни на кого не произвело впечатления.
- Товарищ доезжачий, - обратился к клубному пиджаку старший конвоир плотоядно-аппетитным тоном, - а их, врагов народа, к Дормидонтычу?
- К Дормидонтычу, - ласково улыбнулся доезжачий. - Давно Дормидонтыч вражеские косточки не ломал.
