Андрей Быстров - Лезвие вечности
– Если у них все схвачено, – с горечью проговорила Иллерецкая, – зачем тратить время на охоту за мной?
– Абсолютная безопасность проекта – прежде всего. Но вы в любом случае были обречены. Текущий этап исследовательской программы должен был завершиться через месяц, после чего предполагалось уничтожить экспериментальный материал – вас и меня. Они не могли оставить вас в живых, Оля. Без вас их рабочие журналы, компьютерные файлы, медицинские карты – всего лишь неподтвержденная информация, попади она в руки их противников. А вы – контрольный объект.
– Тогда проще было и меня держать в этом самом… террариуме.
– Но смысл иметь контрольный объект они видят именно в том, что он… вы живете в обществе! Вы что, так и не поняли сути «Коршуна»?
– Да все я поняла, – отмахнулась Иллерецкая. – Кроме одного: что нам делать?
– Сначала попытаться найти стилет.
– В Каире? – усмехнулся Борис.
– Нет, не в Каире. Он в Москве или где-то рядом.
Борис намеревался выразить удивление, но не успел, потому что Иллерецкая не унималась – впрочем, речь ведь шла о ее жизни.
– Представьте, – сказала она Тане, – что меня убили и похоронили, и вдруг объявляетесь вы. Разве ЭТО – не доказательство?
– Оля, родственников у вас здесь нет, никто не станет глубоко копать и добиваться эксгумации. Если бы положение обострилось до крайности, попросту объявили бы, что я – это вы, только…
– Свихнулась?
– Ну да. А погибла совсем другая девушка. Не сомневайтесь, у них многое продумано, есть тактические схемы для самых различных возможных ситуаций. Многое, но не все. Не всемогущи же они!
– Так что со стилетом, Таня? – Борис снова попытался повернуть разговор в практическое русло.
– В поисках стилета Джек Слейд прибыл в Россию. Ну, тут длинные цепочки… «Коршуны» получили аудиозапись беседы с археологом и другие сведения от шпиона в окружении Слейда. Чтобы не допустить конкуренции, возникновения аналогичных проектов за рубежом, да просто появления где-то доказательств реальности репликации, вдогонку за Слейдом устремился их человек, полковник Лысенко. Мне удалось сесть ему на хвост. А на даче…
– На даче Калужского! – воскликнул Борис. – Так вот в чем дело!
– Калужского?
– Профессора. Вы не знали? Ну, не важно. Вы уверены, что Слейд искал стилет на даче Калужского?
– Настолько же, насколько в этом был уверен Лысенко.
– Дьявольщина! Вот оно!
– Чему ты так обрадовался? – спросила Иллерецкая.
– Египет! Ты забыла, как называлась директория в компьютере профессора? «Египет». А файл – «EGY». Стилет был у Калужского, понимаешь? Он расшифровал криптограмму и заложил данные в файл! Вот из-за чего напряглась мафия!
– Но как они могли узнать об этом? – удивилась Ольга.
– Да шут их знает. Какая разница…
– Подождите, Борис, – взмолилась Таня. – Если ваша догадка верна, это исключительно важно.
– Еще бы!
– Вопрос в том, жив ли профессор или во время перестрелки…
– Отвечаю сразу: профессор убит. Но не на даче, а раньше.
– Убит?
– Да. Я приехал на дачу в надежде встретиться с его сыном, студентом, и разузнать что-либо о секретном файле, но пришлось уносить ноги.
– Сын Калужского, возможно, знает про стилет, – предположила Таня. – Вам известен его адрес?
– Известен, а толку? По-вашему, мафия и «коршуны» ушами хлопают?
– И все-таки мы обязаны поговорить с ним. А вот файл, Борис, лучше стереть без промедления.
– Дудки! Это мое дело… и мое оружие. Я раскопаю пароль и утру нос Генриху Рудольфовичу.
– Кому?
– Крестному папе этой мафии. А как поступите вы, Таня, если найдете стилет?
– Очень просто. Стилет состоит из двух частей. Одна из них послужит мне пропуском в «Террариум». «Коршуны» панически боятся утечки, поэтому вся информация о проекте сконцентрирована там – в компьютерах, в сейфе, на кубке. И в голове Колесникова. Я уничтожу информацию. И Колесникова тоже…
– И Колесникова? – нахмурился Борис.
– Да.
– Убьете человека?
– Ну конечно. Убила же я Лысенко.
– Как хотите, а я вам тут не помощник, – твердо заявил Борис. – Перестрелка, схватка – это одно, хладнокровное убийство – совсем другое. На меня можете не рассчитывать.
– Я на вас и не рассчитываю, – ледяным тоном отрезала Таня.
– Поищите другой выход, – принялся убеждать ее Борис. – Давайте похитим Колесникова, уговорим его отказаться от проекта.
– Даже если бы это было возможно, – со вздохом сказала Таня, – его заставят взяться за проект снова. Мне очень жаль, Борис, но своего решения я не изменю. Я попыталась бы и без стилета, просто сообщив им, что я нашла его, да как знать, не у них ли он уже? И часть настоящего стилета – довод надежнее слов. Я взорвала машину Лысенко, стилет мог быть и там… Но в этом нужно убедиться и начать надо с сына профессора.
В комнате воцарилось молчание. Таня сидела неподвижно, глядя прямо перед собой. Иллерецкая нервно курила очередную сигарету. Градов барабанил пальцами по кнопкам магнитолы.
– Мы все устали, – произнес он наконец. – Давайте пока обсудим вопрос попроще. Рискнем переночевать здесь или поищем другое убежище?
– Какое? – пожала плечами Иллерецкая.
– Вокзал, чердак, теплотрассу…
– Вот сам и ночуй в теплотрассе! – возмутилась Ольга. – Я так полагаю, что «коршуны» об этой квартире не знают. Если бы знали, давно были бы здесь. А твоей дурацкой мафии я не боюсь. Пусть только сунутся – получат по пуле в каждую башку персонально от меня.
– Ну, ты даешь, Оля, – улыбнулся Борис. – Кажется, ты быстро усваиваешь правила игры. Иллерецкая показала Градову язык.
18
Антона не выписали из института Склифосовского – он сбежал. Ему страшно надоели палаты, больные, медсестры и санитарки.
Перевязанная рука скорее ныла, чем болела, и Антону не терпелось оказаться дома, в покое, хотя бы относительном, и в одиночестве, а главное – выпить водки. От этого желания даже зубы ломило. Нет, Антон не был выпивохой, напротив, он пил довольно редко, но обрушившиеся на него несчастья властно требовали анестезии.
И еще хотелось послушать музыку. «Панасоник» украли, но у Антона оставался древний катушечный «аппарат» на «конной тяге», который он не включал много лет. Теперь Антон вытащил его из-под дивана, зарядил осыпающейся пленкой с «Темной стороной Луны» группы «Пинк Флойд» и, перекрестившись, запустил. К его изумлению и радости, магнитофон зарычал, затрясся, запыхтел – и все-таки завелся.
