Владимир Баграмов - Страна убитых птиц
— Атис, малыш! — Президент провел пальцем от лба к подбородку, минуя прикрытый правый глаз. — Ты возьми, что необходимо, ну, запасов дней на пять… И идите, сынок! Ты, пилот и штурман — вас трое. Дойдете куда-нибудь. Нечего вам здесь киснуть со стариком! Дело проиграно.
— Вот как! — Атис Кагайнис ничем не выдал своего удивления и мгновенно охватившего его беспокойства. — Кто же поведет машину?
Президент тяжело посмотрел на него, медленно сел на нижнюю ступень трапа. Воротник меховой куртки на нем встопорщился, уперся в шею, он нетерпеливо, нервным жестом поправил его. Некоторое время молчал, глядя куда-то под ноги.
— Видишь ли, сынок!? Все окончилось так, как и должно было кончиться. Осталось логическое завершение всего этого… «ДОМ ВЕТЕРАНОВ». Но здесь-то я могу вмешаться в судьбу, а? Свою судьбу. Я не смогу умереть на казенной койке, обтертый казенным полотенцем после умывания с казенным мылом! Не смогу, вот и все. У меня пока есть Джу! Она еще не отреклась от меня. Ты шустрый парень, Атис, жаль, что мысль о назначении тебя Исполнителем не пришла мне в голову раньше! Очень жаль. Как ты думаешь, кто возглавлял «Движение» все эти годы?
Президент засмеялся коротким, сухим смехом. Причем лицо его осталось неподвижным, только раздвинулись и приподняли уголки обветренные после болезни тонкие губы.
— Правильно, твой предшественник. Подпольные цеха по производству белка, мануфактуры, драгоценностей, продовольствия, некоторых видов дефицитной радиотехники; ограбление банков и партийных касс; угон самолетов, взрывы на вокзалах, в магазинах, остановках такси, даже квартирные кражи и побеги из тюрем и следственных изоляторов — это все он! Да-да, мой старый, верный товарищ. И прокламации, листовки, призывы к забастовкам — он! Кстати, ты отпустил его, нет?
Исполнитель кивнул.
— Правильно сделал. Он жил тихо, наверное, и исчезнет тихо. Только в последние два месяца я «расшифровал» его. Годами, сынок, годами он не давал мне покоя. И он был единственный человек в этой стране, кроме Джу, конечно, кто искренне любил меня. Он ТАК РАЗВЛЕКАЛСЯ! Да. Жизнь — штука скучная. Особенно, если ты в ней одинок, а у него ведь никого не было. На всем свете один. Оказывается, и это факт, я своими глазами видел! Все подпольные миллионеры, мафиози, «воры в законе», грабители и сутенеры — все несли ему долю от добытого! А он, сынок, он проводил эти колоссальные средства через финансовый Отдел Надзора! Представляешь?! И никто, повторяю, никто за все эти годы не мог и догадаться об этом! Гений! Мне докладывали, что время от времени Надзор «накрывает» то одного дельца, то другого… И незаконно добытые деньги возвращаются Федерации, но чтобы в таком количестве! Не-ет, об этом и думать не приходилось. В его особняке мы нашли всю документацию за все годы. Он не взял ни монеты!
Долго молчали.
Из овального проема люка-дверцы высунулось конопатое лицо пилота. Он открыл рот, наверное, хотел что-нибудь спросить или сказать, но наткнулся на ледяной взгляд телохранителя, мигом убрался внутрь машины. Телохранитель посмотрел на боковое стекло кабины — там маячила голова штурмана в лихо сдвинутом набок шлемофоне.
— Вот так, сынок. — Президент пристально вглядывался в Атиса Кагайниса. — Вы идите! Смелые, находчивые парни. Может, и повезет. А уж мы как-нибудь вывернемся. Кстати, Джу очень неплохо водит эту штуковину, немного рискованно, но вполне профессионально.
Атис Кагайнис чуть ослабил ногу, локтем нащупал висевший под мышкой пистолет, но… В нижнее левое ребро сбоку, как раз у локтя, ему тут же уперлось что-то твердое. Он улыбнулся, повернул голову, подмигнул телохранителю.
— Что, парень? Становишься в очередь?
Телохранитель смотрел, не мигая, мышцы скул ритмично, медленно сжимались и разжимались.
— Дурак. — Атис Кагайнис пожал плечами. — Забери «пушку», только когда будешь ложиться спать, надень бронежилет, залезь в кабину пилотов и задрай наглухо двери. Не спи на свежем воздухе… Вредно.
Телохранитель быстрым движением выдернул у него пистолет из подмышки, чуть не оборвав крепление, слегка толкнул Кагайниса вперед.
— Джу! — Президент повернулся, поднял голову, глядя в проем люка вертолета.
Тут же, словно ждала этого зова, появилась Джу Найдис. Ни на кого не глядя, подтащила и спустила на верхнюю ступень трапа объемистый, как видно, тяжелый мешок из толстого брезента, завязанный у горла нейлоновым шпагатом. Сверху положила автомат.
— Забирай, — тяжким басом сказал телохранитель.
— Там все необходимое, сынок, на неделю вполне хватит, если будете экономны. Магазины к автомату тоже в мешке. На всякий случай. А он, — кивок телохранителю, — вас проводит немного.
Атис Кагайнис остро глянул на телохранителя, напрягся лицом.
— Нет, сынок. — Президент покачал головой, — Ничего не будет. Ты хороший парень, и те двое — они тоже хорошие парни. Иди спокойно. Карта, компас, прибор ночного видения — все в мешке. Конечно, сейчас вам было бы удобнее предложить пару солдатских ранцев, но, извини! Это единственное, что мы не предусмотрели. — Он повернул медленно голову к телохранителю, подумал и добавил — Отдай ему пистолет. Это его оружие, он к нему привык. Пистолет и автомат.
Телохранитель секунду колебался, потом быстро выщелкнул из пистолета обойму, опустил ствол вниз, щелкнул спуском, отдал пистолет Атису, а обойму сунул ему в карман куртки. Кивнул, словно одобрил собственную осторожность.
— Нам не выбраться отсюда.
Исполнитель облизал губы. Атис Кагайнис за эти несколько дней свыкся с этим емким, скользящим по языку словом — Исполнитель. Как ни странно, но он совсем не думал о перевороте, о свержении Системы. ОН БЫЛ ПРИ ПРЕЗИДЕНТЕ, и это было главным. Если бы Президент сказал ему умереть, он бы умер. Бездумно, слепо и с верой, что ЭТО НУЖНО ПРЕЗИДЕНТУ. Атис Кагайнис никогда не был фанатиком, слепой игрушкой в руках тех, кто стоял над ним. Он был «себе на уме», знал цену искренности в той среде, в которой жил и работал. Он не обольщался. Просто Атис Кагайнис присягал один раз. Он был идеальное завершение тех простых, крестьянских парней, латышских стрелков, что в Древние Времена, в период утверждения Революции и удержания ее завоеваний, посылались в самые безнадежные «точки, где делалась Малая история», которые впоследствии складывались в ИСТОРИЮ ВЕЛИКУЮ. Храбрость, верность долгу, абсолютная вера в непогрешимость деяний, стойкость и холодная ярость — они были такими, далекие предки Атиса Арнольдовича Кагайниса. ОН ПРИСЯГАЛ ОДИН РАЗ.
— Нам не выбраться отсюда.
Атис облизал сухие губы.
* * *— Мария!
