Валерий Фурса - Третья звезда
Особенно нравилось Гору слушать музыку. Долгими осенними вечерами, когда небо заволакивалось косматыми дождевыми тучами и он не мог любоваться величественным выходом на небесные дороги красавицы Торианы, он сам включал магнитофон, вставлял в него музыкальный кристалл и так мог целыми часами тихо пошатываться на волнах музыки, получая от этого огромное удовольствие.
Несколько раз вместе с Эолой в их уютный домик прилетала ее мама Илона. Тогда они вчетвером с удовольствием сидели перед камином, лакомясь пойманной Гором рыбой, потягивая легенькое вино и наслаждаясь звуками вечно живой музыки. Только Гордва не принимал участия в таких трапезах, так как он питался совсем другим. Такие вечера Гор любил больше всего на свете. Вот только по своей Долине он очень скучал. И тоска его по знакомым с детства местам, казалось, покидать его не обиралась.
Глава 20. Белые мухи
Всегда жарко пылающий Таурас со временем почему-то начал менять свои привычки. Но самое главное, и самое странное тоже, было в том, что очень сильно изменились его небесные дороги. Будто устав от непосильного труда, он теперь каждое утро все позже и позже начинал свой путь в небо. А, может, он просто просыпал? Или его некому было разбудить? Ведь и сам Гор не очень-то спешил по утрам подниматься с постели.
Утренние росы уже не могли взбодрить Небесного Отца Торы. Он казался каким-то тусклым, вялым и сонным. А днем, в пору, когда раньше обычно стояла самая большая жара, он совсем низко поднимался над горизонтом, спеша побыстрее отправиться в свою небесную пещеру. Будто совсем изнеможден был непосильными трудами. Но ведь трудов-то у него никаких и не было. Какие же это труды, если согреть никого не можешь?
Создавалось впечатление, что Небесному Отцу Торы почему-то надоело даровать планете свое тепло или что он рассердился на одну из своих дочерей и больше не желает согревать ее. Почему он вдруг стал таким? Это была еще одна загадка, решить которую было невозможно. А развеять сомнения Гора почему-то не могли ни Эола, ни Гордва.
Все утверждают, что сигомы такие умные… И все думают, что так оно и есть на самом деле. Ведь у них такое рациональное мышление и такая безупречная память! Ни для кого не секрет, что любую задучу с точно и понятно поставленными условиями, они способны решить гораздо быстрее и рациональнее любого, даже самого умного человека. Но когда самая простая задача имеет в своих условиях не математический, не физический и не химический аспект, а просто, пусть даже совсем маленький, но эмоциональный оттенок, осилить ее не может ни один из сигомов. В таких случаях они теряются и утверждают, что условия задачи сформулированы некорректно. Надо же хоть как-то оправдывать свю несостоятельность. А ведь обьяснение настолько простое, что она прямо на поверхности лежит. Всего-то три слова тех обьяснений: сигомы – не люди.
Гор уже давно убедился в том, что на самом деле никакой пещеры у Небесного Отца нет. Значит, не существует ее и у Таураса. Но ему нравилось продолжать думать при помощи привычных для него категорий, и потому он всегда с удовольствием делал это. Так ему было значительно легче. Куда проще подумать о какой-то пещере и на том успокоиться. Ведь и так все ясно. А если бы думал о том, что происходит на самом деле… В такие дебри Гору никогда не хотелось забираться. Пусть уж Гордва думает о чем-то более сложном. На то он и сигом. Или как там его еще?…
Теперь по утрам в травах звенели холодные росы. Они действительно были обжигающе холодными. И они точто звенели при прикосновении к ним. Потому что были твердыми. Их касание к голым ногам уже не было таким щекотливым и приятным, как в недавние летние дни. Теперь они просто обжигали его ноги. Гору поневоле приходилось обувать легкие резиновые сапоги, чтобы не чувствовать касаний холодных, жалящих зубов такой, в одночасье ставшей неприветливой, росы. Даже эта, вторая шкура на его ногах теперь ему не мешала. Но и не очень-то помогала. Ведь и в ней чувствовался холод.
Это чувство Гору было и незнакомо, и неприятно. Ему нужно было что-то совсем другое. Ему нужна была его Большая Долина. Но ее не было на Торе. А чем ее заменить, Гор не знал. Да и возможно ли такое – заменить чем-то Большую Долину? Не надо быть сигомом, чтобы понять полную невозможность такой замены.
К большому удивлению Гора листья на деревьях в лесу постепенно начали менять свой цвет. Сначала они начали желтеть. Потом вообще стали какими-то красно-золотистыми. Когда Гор касался к этим пожелтевшим и покрасневшим листьям, они уже не было ни горячими, ни трепетно-нежными как в дни раннего лета. Они казались ему какими-то пожухлими, высохшими и будто неживыми. Они и на деревьях теперь долго не держались. Стоило подуть даже самому легкому ветру, как эта помертвевшая листва начинала отрываться от веток и, грустно кружась в воздухе, тихо опускаться на землю, укрывая ее богатым желто-красным ковром.
Такого в Большой Долине никогда не было. Даже после падения первой звезды. Нет, время от времени и там с деревьев и кустов опадали листья. Но ведь не все сразу! Упадет один листик, а на его месте тут же другой проростает. Еще один с ветки свалится, а ему уж и замена подросла. Так было гораздо лучше. И для Гора, и для самих листьев.
Гор вроде бы понимал обьяснения Гордва о временах года, бесконечно сменяющих друг друга. Но сердцем воспринимать эти неожиданные и непривычные для него изменения в природе не желал. Нет! Не для него такой холод, когда уже не только на ноги, но и на все тело нужно было напяливать чужую шкуру. Не для него! Ведь здесь даже на голову вторую шкуру одевать приходилось. А когда-то он ее ни от Небесного Отца не прятал, ни от его безжалостных вод.
Правда, теперь намного лучше ловилась рыба в озере и ручьях, впадающих в него. Но и это уже не радовало Гора. Он с детства привык к теплу и к свободным пространствам. А теперь большую часть суток он вынужден был проводить перед камином, с грустью посматривая в окно и ожидая возвращения Эолы.
Гордва со всеми своими интересными рассказами о достижениях торианцев в различных областях знаний теперь никак не мог расшевелить сына теплой Матери. Он целыми днями сидел, надувшись сычем, и почти не реагировал на внешние раздражители. Даже Эола, прилетая к их домику, не всегда могла развеселить его. Одна только музыка спасала его от неимоверной тоски и безразличия ко всему, которые с каждым днем все больше и больше одолевали его.
Иногда Гор целыми днями отдавался воспоминаниям о своей любимой Большой Долине. Только тогда, что случалось не так часто, его лицо становилось немного светлее. Но потом еще большая грусть облегала его душу. Если бы не торжественно-величественные звуки органной музыки, то его перегруженная огромным количеством полученной в последнее время информации психика могла бы не выдержать. Но именно эта музыка почему-то больше всего напоминала ему об оставленных им родных краях, которые теперь ему часто снились ночами, но всегда исчезали во время пробуждения. Именно в музыке Гор слышал и звуки, и запахи своей Долины.
