Нил Гейман - Задверье
Настоятель покачал головой.
Что тут скажешь? Он провожает соискателей до двери. А потом ждет в коридоре снаружи. Ждет час или два. Потом снова заходит внутрь и забирает из часовни останки соискателя, чтобы затем похоронить их в катакомбах. А иногда бывает еще хуже: соискатель не мертв, хотя и то, что от него осталось, живым не назовешь. Об этих несчастных Чернецы заботятся по мере сил.
– Ладно, – сказал Ричард. Неубедительно улыбнулся и добавил: – Тогда веди, Макдуф.
Брат Фулигин снял с двери засовы, которые отошли с грохотом, как от пистолетного выстрела. Затем он с немалым усилием оттянул на себя дверь.
Ричард вошел внутрь, и, навалившись всем весом, брат Фулигин закрыл за ним дверь и снова заложил засовы. Он подвел настоятеля к стулу и снова вложил в руку старика чашку с чаем. Настоятель прихлебывал чай в молчании, но спустя несколько минут с искренним сожалением сказал:
– Надо отметить, что правильно будет «Начнем, Макдуф…»[22]. Но у меня не хватило духу его поправить. Такой милый молодой человек.
Глава двенадцатая
Ричард Мейхью огляделся по сторонам. Платформа метро. Станции он не узнал, но это определенно была линия Дистрикт, на табличке значилось:
чернецы.
Платформа была пуста. Где-то грохотал поезд, гоня по платформе призрачный ветер, разметавший на отдельные страницы желтую газету «Сан»: четырехцветные фотогруди и черно-белые сплетни суетливо поползли прочь, полетели на рельсы.
Ричард дошел до конца платформы, сел на скамейку и стал ждать, чтобы что-нибудь произошло.
Ничего не произошло.
Он потер затылок, испытывая легкое головокружение. Шаги по платформе где-то поблизости. Он поднял глаза: мимо шло чопорное с виду дитя, рука об руку с женщиной, казавшейся увеличенной, постаревшей версией девочки. Они поглядели на него, потом – довольно нарочито – отвели взгляд.
– Не подходи к нему, Мелани, – очень громким шепотом посоветовала женщина.
Мелани уставилась на Ричарда, как свойственно впериваться детям, – без тени застенчивости или смущения. Потом перевела взгляд на мать.
– И почему такие люди не умирают? – с любопытством спросила она.
– У них не хватает смелости со всем покончить, – объяснила ее мама.
Мелани еще раз рискнула бросить взгляд на Ричарда.
– Жалкий, – сказала она.
Их шаги прошлепали прочь по платформе, и вскоре на ней снова стало пусто.
Может, ему только привиделось? Он попытался вспомнить, зачем вообще здесь оказался. Наверное, поезда ждет? И куда же он едет?
Он не знал. Ответ – где-то у него в голове, где-то под рукой. Пойти куда-нибудь? Нет, проще остаться сидеть. Может, это все сон? Он пощупал пластмассовую скамейку под собой, потопал по платформе кроссовками с коркой засохшей грязи (а грязь-то откуда взялась?), коснулся своего лица… Нет, не сон. Где бы он ни был, это реальное место. Но чувства он испытывал странные: отстраненность, подавленность и ужасную, неизбывную печаль. Кто-то сел рядом с ним на скамейку. Ричард не поднял глаз, не повернул головы.
– Привет, – произнес знакомый голос. – Как жизнь, Дик? С тобой все в порядке?
Ричард поднял взгляд и почувствовал, как его лицо морщинит улыбка, как надежда обрушивается на него, точно удар под дых.
– Гарри? – спросил он с испугом. А потом добавил: – Ты меня видишь?
– Ты всегда был шутником, – усмехнулся Гарри. – Смешной человечек, смешной.
Гарри был в костюме и при галстуке. Чисто выбритый, и волосы лежат волосок к волоску. Тут до Ричарда дошло, как, собственно, выглядит он сам: грязный, встрепанный, небритый, одежда изжевана…
– Гарри? Послушай, я… Я знаю, на что похож. Я все могу объяснить. – Он на мгновение задумался. – Нет… Не могу. Такое, в сущности, не объяснишь.
– Ну и ладно, – сказал Гарри. Голос у него такой успокаивающий, такой здравый. – Даже не знаю, как тебе и сказать. Неловко немножко. – Он помешкал. – Ну… – Но решил все же попытаться: – На самом деле меня тут нет.
– Да нет же, ты здесь, – возразил Ричард. Гарри сочувственно покачал головой.
– Нет, – сказал он. – Меня тут нет. Я – плод твоего воображения. Ты с самим собой разговариваешь.
Ричард недоуменно спросил себя: может, это одна из шуточек Гарри.
– Ну, может, вот это поможет… – сказал Гарри, поднял руки к лицу и стал мять его, тискать, формировать. Лицо сплющилось, как пластилиновое.
– Так лучше? – спросил человек, только что бывший Гарри. Голос действовал на нервы своей знакомостью.
Вот это лицо Ричард знал. С окончания школы брил его почти каждое утро по будням, а иногда и по выходным. Чистил ему зубы, давил из него угри и временами жалел, что оно слишком мало похоже на лицо Тома Круза или Джона Леннона. Да вообще ни на кого не похоже. Было это, разумеется, его собственное лицо.
– Ты вовсе не у Чернецов, а на станции «Блэкфрайерз» в час пик, – небрежно бросил второй Ричард. – И разговариваешь сам с собой. А сам знаешь, что говорят о тех, кто разговаривает сам с собой. Просто сейчас ты на шаг отступил от безумия.
Ричард, промокший и грязный, уставился на Ричарда, чистого и хорошо одетого.
– Не знаю, кто ты, не знаю, чего ты добиваешься, – сказал он. – Но получается у тебя не слишком убедительно: ты на меня даже не похож.
Он лгал и прекрасно это сознавал. Его двойник печально улыбнулся, подумал и покачал головой.
– Я – это ты, Ричард. Я все, что осталось в твоей психике нормального.
Это было не постыдное отражение своего голоса, которое он слышал из автоответчика, с аудиопленок и домашних видеозаписей, не жуткая пародия на голос, сходивший за его собственный, нет, человек говорил самым настоящим голосом Ричарда, тем самым, который он слышал у себя в голове, когда открывал рот, – реальным и гулким.
Он вгляделся в его лицо.
– Возьми себя в руки! – крикнул человек с лицом Ричарда. – Посмотри вокруг, попытайся увидеть людей, узреть правду… Сейчас ты к реальности ближе, чем был за всю неделю…
– Чушь собачья, – в отчаянии огрызнулся Ричард. Он покачал головой, отмахиваясь от всего, что говорило его второе «Я», но все же поглядел на платформу, спрашивая себя, что же все-таки ему полагается увидеть. Что-то мигнуло – на самом краю периферийного зрения. Ричард повернулся рассмотреть, что именно, но оно исчезло.
– Видишь? – прошептал двойник слишком хорошо знакомым Ричарду голосом.
– Вижу – что?
Он стоял на пустой, плохо освещенной платформе, не живое место, а унылый мавзолей.
И вдруг…
Шум и свет обрушились на него, как удар бутылкой в лицо: он стоял на станции «Блэкфрайерз» в час пик. Мимо спешили люди… Буйство огней и звуков, бурление мельтешащей человеческой массы. У платформы ждал поезд. В одном окне Ричард увидел свое отражение. И вот как он выглядел. Взгляд безумный. Недельная щетина. Вокруг рта и в бороде корка засохшей пищи. Один глаз недавно подбили, он почернел и заплыл, на ноздре набухал нарыв, воспаленно-красный карбункул. Вид запущенный, лицо и руки покрыты коростой грязи, забившейся в поры и поселившейся под ногтями. Глаза затуманенные и покрасневшие. В свалявшихся волосах какой-то мусор. Сумасшедший бомж стоял в толчее на платформе метро в самый час пик. Ричард закрыл лицо руками.
