Джулия Лонг - Любовь в награду
Его пальцы стали с силой теребить ее сморщившиеся соски, и наслаждение от этого просто потрясло Элайзу. Она охнула, ее голова откинулась назад, и это дало Филиппу возможность пробежаться губами по ее горлу. А затем он нагнул голову и сжал губами ее сосок, пососал его, провел по нему сильным умелым языком. Волны удовольствия достигли самых дальних уголков ее тела.
– Филипп… Боже…
И тогда Ла Вей прижал Элайзу к себе, рассчитанным и грациозным движением, словно танцуя вальс, обхватил ее руками и увлек на диван.
Они оказались лежащими на боку лицом к лицу. Потом Филипп пробрался рукой под ее бедро и уложил ее ногу на свою. Их тела почти слились воедино – пах к паху.
К удивлению Филиппа, давление ее тела на его возбужденную, разгоряченную плоть заставило его почувствовать облегчение. Элайза так и плавилась рядом с ним, все сильнее прижимаясь к его естеству, рвущемуся на свободу из панталон. Она чувствовала, как страсть – горячая, брызжущая электрическими искрами, – охватывает все ее тело.
Его прерывистое дыхание, слова, быстро и хрипло произносимые то по-английски, то по-французски, слова благодарности – непристойные и общепринятые, осознание того, что она имеет власть над ла Веем, были невыносимо эротичными для Элайзы. Внезапно она испугалась того, как сильно хочет его, и того, к чему это может привести.
Его руки легли на ее ягодицы, и она снова толкнулась в него. Похоже, Элайза была всего в нескольких мгновениях от пика наслаждения, но…
Она замерла, все еще дрожа.
Сердце ее билось так сильно, что кровь шумела в ушах. Она положила голову ему на грудь и почувствовала, как прямо под ее щекой бьется его сердце. Ей не хотелось встречаться с ним взглядом.
Ла Вей ни о чем не спросил. Она понимала его смущение. А потом его руки задвигались медленнее и стали ласково поглаживать ее спину, ягодицы, ни на мгновение не останавливаясь.
Элайза наконец подняла голову. Если бы она захотела, то смогла бы пересчитать его ресницы, разглядеть его нос, увидеть крохотный шрам над его верхней губой, золотистую поросль щетины на подбородке. Потому что близилось утро.
– Филипп, – заговорила Элайза.
Он ласково улыбнулся ей и провел пальцем по ее губам, заставляя замолчать.
– Я знаю множество потайных мест на твоем теле, которые можно осыпать поцелуями, множество способов прикасаться к тебе, Элайза. Знаю, как довести тебя до безумия – до безумного желания близости со мной.
Кончики его пальцев легко порхали по чувствительной и шелковистой коже на внутренней поверхности ее бедра, как раз над подвязкой, – он прикасался к ее коже в этом месте так ласково, так умело. Элайза поежилась от чувственного напряжения, потому что от каждого его прикосновения быстрые, как ртуть, ручейки удовольствия растекались по ее телу.
А потом он остановился.
– Филипп… – Теперь это была почти мольба.
– Я думаю о том, что когда мы займемся любовью, Элайза, мир вспыхнет огнем. Но это будет не сейчас.
Элайза не могла вспомнить нужные слова. Похоже, единственным в ней, что имело голос, было ее скользкое пульсирующее лоно.
Пальцы ла Вея по-прежнему двигались так застенчиво, так умело, так недосягаемо.
– Ты не уверена… в нас.
Прошло не одно мгновение, прежде чем Элайза смогла заговорить.
– Прости… – прошептала она.
Она действительно сожалела об этом.
– Чего ты боишься?
– Раньше я боялась тебя, – отозвалась она. – Но теперь, кажется, я опасаюсь самой себя.
Замерев, Филипп задумался, но его пальцы не останавливались ни на миг.
– Когда ты будешь уверена, ты придешь ко мне, – сказал он. – Ты попросишь меня об этом. Я заставлю тебя кричать от удовольствия, и ты то же самое сделаешь со мной.
– Нет, Филипп, я не сделаю этого… Я не могу.
Его пальцы сводили ее с ума от желания.
– Я не говорил, что буду спокойно ждать, пока это не произойдет.
– Филипп…
– Но сегодня я не заставлю тебя молить меня, ma cherie.
Его пальцы скользнули вверх – туда, где ее влажное лоно плавилось от желания, и она, как блудница, изогнулась дугой, подставляя себя сильным, умелым рукам ла Вея.
– Теперь… там… Филипп…
Ему не нужно было подсказывать – он знал, чего она хочет.
И через миг Элайза, как разбитая ваза, разлетелась на тысячу сверкающих блаженных осколков, а тело ее яростно изогнулось от силы удовольствия. Ла Вей ласково прижал голову Элайзы к своей груди, чтобы приглушить ее хриплые крики.
Несколько мгновений они лежали рядом, ее щека прижималась к его груди, которая поднималась и опускалась с каждой минутой все медленнее, а их дыхание постепенно успокаивалось.
С Эдвардом Элайза так не кричала, это точно.
Часы зажужжали и пробили три часа ночи. Еще немного – и слуги встанут, пойдут по комнатам, чтобы развести огонь в каминах. Элайза зашевелилась.
– Прости, – пробормотала она и чуть отодвинулась от него.
– Я должен кое-что попросить у тебя, – внезапно сказал Филипп.
Элайза повернулась к нему. Волосы спадали ей на лицо, и он раздвинул их в стороны. Вид у него при этом был серьезный.
– Не беспокойся ты так о заколках для волос, – проговорил Ла Вей. – Если тебе нужна лента, я куплю ее. В «Постлетуэйтс Империум» выставлены десятки лент.
Элайза засмеялась:
– Сначала стул, потом лента… Таким потоком подарков ты дискредитируешь меня.
На его лице мелькнуло что-то вроде боли.
И это было настойчивым напоминанием о том, что ему совсем нечего ей предложить, кроме того, что он уже дал ей, чем бы это ни было.
Она любит его.
Элайза осознала это именно сейчас, осознала с удивительной ясностью, не оставляющей сомнений, что радовало и одновременно мучило ее.
Она никогда не сможет заниматься с ла Веем любовью. Она не сможет делать это. Ни ради себя, ни ради Джека. Если она сделает это, пути назад не будет.
– Ты придешь ко мне, – прошептал Филипп.
– Не приду, – твердо сказала Элайза. – Я не могу, Филипп.
В ответ он лишь улыбнулся – легко, завораживающе.
– Но я буду носить ленту и стану меньше пользоваться заколками, – пообещала она ласково, словно уже попрощалась с ним.
– Как ты ко мне снисходительна, – сухо пробормотал он.
– Можешь подтолкнуть меня, Великан лорд Ла Вей?
– Это же гамак, а не качели, мистер Джек. Если я подтолкну тебя, ты улетишь прочь, словно тобой выстрелили из катапульты, и ударишься о церковный колокол – дзинь!
От этих слов Джек расхохотался так громко, что едва сам не выпал из гамака.
Филипп потянулся к мальчику, чтобы удержать его.
Он нашел небольшую ольховую рощицу, подходящую для того, чтобы повесить там два гамака, и хотя было еще довольно холодно, с благословения Элайзы они вдвоем добрели до нее, и Джек смог испытать, что такое быть матросом.
