Журнал «Если» - «Если», 2012 № 10
А я вернулся к себе в комнату и растянулся на кровати. Облегчение мое едва ли возможно описать. Искровой семафор — и впрямь бесценное оружие, в этом я убедился. Как и в том, что люди в Баллард-Хаузе не более надежны, чем мешок с порохом возле кузнечного горна. Боевая задача выполнена, можно трубить организованный отход.
* * *К отъезду все было готово. Поутру, пока солнце еще не взошло над горизонтом, я оседлал коня и выехал из поместья. Едва из виду скрылся Баллард-Хауз, впереди появился капитан Хартуэлл — он вышел из-за придорожных деревьев в сопровождении сержанта и капрала. Я оглянулся: еще двое солдат успели перекрыть мне обратный путь. Все, кроме Хартуэлла, были вооружены мушкетами «браун-бесс». Капитан в руке держал стакан красного вина, из-за пояса торчал пистолет. Он походил на маньяка: глаза выпучены, лицо перекошено.
— Слезайте с лошади, сэр! — прокричал он. — Да поживее!
— Капитан, я еду по делам короны…
— Сэр, а я здесь по делам чести! Извольте немедленно спешиться!
— Я могу вас привлечь к суду за измену.
— Сержант Адамс, если он не спешится… убейте лошадь.
Едва моя нога ступила на землю, Хартуэлл выплеснул вино мне в лицо и разбил стакан оземь.
Сержант откашлялся и сообщил мне:
— Я встречался со служанкой, она говорит, эту ночь вы провели в спальне леди Моники.
В строгом смысле слова это не было правдой. Но какой прок доказывать Хартуэллу, что дело было в моей спальне и длилось меньше получаса?
— Сержант, он не вправе вас к этому принуждать. Дуэли противозаконны.
— Видите ли, сэр, его отец — очень важный господин. Вы даже «Боже, храни короля» сказать не успеете, как он весь наш взвод отправит к французишкам на убой. Так что лучше бы вам пройти с нами.
Я привязал лошадь к ветке и сквозь шеренгу деревьев вышел на луг. Сержант Адамс и капрал по фамилии Нокс согласились на роль наших секундантов.
— Выбор оружия за вами, — сообщил мне Адамс. — Сабли или пистолеты?
Идея насчет сабель не пришлась мне по душе. В последний раз за это оружие я брался года три назад, а Хартуэлла наверняка натаскивали дорогие учителя фехтования, еще когда он пешком под стол ходил. Что же до пистолета, то вряд ли он удосужился набить руку. Молодежь благородной крови предпочитает ружья: и на дичь удобно охотиться, и на браконьеров.
— Пистолеты, сорок шагов.
Мы с Хартуэллом отдали оружие секундантам на осмотр. У обоих были кремневые «тауэры» примерно одного возраста. Потом встали спина к спине и под счет Адамса прошли по двадцать шагов.
— Лейтенант Флетчер, вы как оскорбленное лицо имеете право на первый выстрел.
— Уступаю первый выстрел капитану Хартуэллу, — заявил я.
Мальчишка, конечно, промахнется, а я выкажу милосердие…
Он выстрелил. Действительно промахнулся, но пуля прошла в опасной близости, даже дернула за рукав. Это был сюрприз, причем неприятный: юнец, оказывается, с пистолетом в ладах. Вознеся благодарственную молитву небесам, я выстрелил в сторону от цели.
— Честь удовлетворена, сэр. Могу я теперь ехать по делам короны?
— Честь не удовлетворена никоим образом, сэр! Перезаряжайтесь!
И тут уверенность покинула меня, поскольку дырка в рукаве образовалась как раз на линии сердца! Да, сейчас мне повезло, но по опыту войны в Португалии и Испании я знал: фортуна — слишком коварная подружка для того, кто слишком уж на нее полагается.
Сержант перезарядил пистолет для Хартуэлла, я же о своем «тауэре» позаботился сам.
Снова мы с капитаном стояли лицом друг к другу, и снова ему предстояло стрелять первым.
«Если не попадет, как мне быть?..»
Пуля ударила в бок, чуть ниже ребер.
Она весь воздух выбила из легких; будто кипяток разлился в животе. Я упал на колено и не завалился лишь благодаря упертой в землю ладони. Если сейчас сдамся, Хартуэлл с легкостью заставит своих подчиненных бросить меня здесь, и тогда верная смерть от кровопотери. А если я прикончу его, то окажусь единственным офицером в нашей компании, и нижние чины ослушаться не посмеют.
Я собрал все оставшиеся силы, вынудил себя позабыть про боль и встал.
С сорока шагов Хартуэлл, должно быть, увидел перемену в моем лице. Его торжествующая улыбка сменилась натужной ухмылкой. Я был ранен, зол как черт и не склонен к пощаде. Шутки кончились. Вероятно, впервые в жизни он стоял перед лицом настоящей опасности.
— Что ж, позвольте представиться, — мой задыхающийся голос преодолел разделявшее нас расстояние. — Меня зовут Смерть.
Ухмылка исчезла — у Хартуэлла в ужасе отвисла челюсть, на белых бриджах для верховой езды расплылось влажное пятно, от него пошел парок. Я выстрелил. Развеялся пороховой дым, явив моему взгляду лежащего ничком в траве Хартуэлла. Пуля вошла точно в лоб, отчего затылок разлетелся на осколки и ошметки.
— Сержант, приведите мою лошадь. Вы сопроводите меня в Уимбурнминстер, к врачу.
— Но сэр, вам же нельзя верхом! Давайте лучше мы вас в Баллард-Хауз…
— В Баллард-Хаузе нет врача. Ступайте за лошадью.
Провести дни, а то и недели, на койке в имении — не лучший выбор, ведь сэру Чарлзу непременно захочется узнать, по какой такой причине мы с Хартуэллом стрелялись.
Сержант выполнил распоряжение, и мы вдвоем тронулись в путь. Когда впереди показался город, Адамс натянул поводья и повернулся ко мне.
— Сэр, предлагаю остановиться и передохнуть. Я вам помогу слезть с коня.
— А я вам, сержант, предлагаю поднять руки. — Мой пистолет уже смотрел ему между глаз. — Как вы могли убедиться, я неплохой стрелок. Пока вы ходили за лошадью, я успел перезарядиться.
Мрачная мина Адамса сказала мне все, что я желал знать.
— Сэр, но надо же осмотреть рану…
— Вам надо задержать меня, чтобы я истек кровью.
— Да помилуйте, сэр, с чего бы?
— А с того, что вы участвовали в противозаконной дуэли! Бросайте мушкет и штык в канаву и убирайтесь отсюда!
Наконец мы добрались до Уимбурнминстера, и в ту же минуту все поплыло у меня перед глазами. О том, как врач выискивал пулю в животе, сохранились лишь обрывочные воспоминания. Потом я закрыл глаза, а открыл их в августе.
* * *За этот срок очень многое переменилось. Генерал Уэлсли приказал майору Джордану прибыть в действующую армию, а мой непосредственный начальник, в свою очередь, послал мне письмо с требованием принять все необходимые меры относительно искрового семафора; пакет так и лежал нераспечатанным возле больничной кровати. Врач был категорически против моего отъезда, он утверждал, что лежать необходимо еще не одну неделю. Дескать, кровь моя отравлена пулей, и он прежде не видел ни одного выжившего пациента с таким сильным жаром.
