Всеволод Ревич - НФ: Альманах научной фантастики. Выпуск 28 (1983)
К счастью, инстинкт следует впереди рассудка. Я распахнул руки-крылья еще до того, как поддался панике, и это меня спасло.
— Вы поднялись вдвоем? — удивился Лефер.
— Нет, конечно, но я упустил из виду психологический эффект. Вы не представляете, друзья, какой невообразимый ужас появился на лице моего швейцарца, когда он увидел над собой распахнутые серебристые, словно у архангела, крылья. Он весь обмяк, хватка его ослабла, руки бессильно опустились и повисли, как плети, а голова склонилась к луке седла. То ли обморок, то ли благоговейная молитва, подумал я, взмывая в небо.
Со смешанным чувством облегчения и торжества смотрел я, как мои преследователи рухнули на колени, воздымая руки и громкими кликами благодаря господа за явленное им знамение. Впрочем, это было уже мимолетное впечатление, потому что аппарат быстро набрал заданную высоту. Лувр уменьшился до размеров игрушечного домика, а фигурки людей — до едва различимых букашек. Потом на темном фоне небосклона мелькнула раздвоенная, словно катамаран, берущий старт к звездам, громада Нотр-Дама. Сориентировавшись по собору, я скорректировал курс и через несколько минут с идеальной точностью приземлился в кустах терновника у монастырской стены, где меня ждал хронолет.
Ольсен с облегчением вздохнул, как человек, отчитавшийся за командировку.
— А теперь, друзья, — сказал он, — я удовлетворю ваше любопытство и потешу слух.
Ольсен раскрыл лежавший на столе таинственный ящик и извлек из него старинный инструмент.
— Лютня, подаренная его величеством Генрихом IV, королем Франции, путешественнику во Времени Ивару Ольсену, профессору истории Вселенского Университета. — Он ударил по струнам и запел. Все подхватили:
Когда же смерть-старуха
За ним пришла с клюкой,
Ее ударил в ухо
Он рыцарской рукой.
Но смерть, полна коварства,
Его подстерегла
И нанесла удар свой
Ему из-за угла…
— Эффектная концовка, — сказал Гринвуд. — Вы большой мастер рассказывать. Притом какое совпадение! Можно подумать, Беранже догадывался, что люди из будущего своевременно предупредят веселого Анри, чтобы он дал Равальяку в ухо. Все-таки имеем мы право узнать, когда и каким образом старуха подстерегла его величество?
— Не понимаю вашего сарказма, — сказал Ольсен, бледнея.
— Не обижайтесь, Ивар, — мягко вставил Кирога, — но в самом деле неясно, чем все это кончилось.
— Вы же слышали мой ответ Генриху. Я действительно не знаю, потому что только что прибыл из XVII века и не успел заглянуть в энциклопедию.
— Вы это всерьез? — спросил Лефер.
Малинин дернул его за рукав.
— Конечно, всерьез, — ответил он за Ольсена. — Ивар прав, это мы должны сообщить ему, чем все дело кончилось. Можете не тратить время на энциклопедию, Ивар, Король Генрих IV был убит Равальяком 14 мая 1610 года.
Ольсен кивнул и стал вдруг усиленно растирать пальцами лоб. Малинин, встревоженный, подошел к нему.
— Что с вами?
— Пустяки, заболела голова.
— Ну-ка, дайте свою руку. — Он достал миниатюрный карманный анализатор и приложил его к ладони Ольсена. — Видите, пульс вялый, давление намного ниже вашей нормы. Вам надо прилечь.
— Пожалуй, — согласился Ольсен.
— Ступайте, голубчик. После таких подвигов и самому Геркулесу понадобился бы отдых.
— Скорее меня утомил рассказ. Когда все переживаешь заново… — Он не договорил и, сделав прощальный жест, вышел из холла.
4
— Что-нибудь серьезное, доктор? — спросил Лефер.
— Не думаю. Обычное нервное истощение. Было бы мудрено, если б обошлось без этого. Помните, Кирога, как вы себя чувствовали, вернувшись из такого же путешествия?
— Еще бы. Теперь, когда этот задира ушел, признаюсь, что ему досталось куда больше. — Кирога улыбнулся. — Лично я предпочитаю иметь дело с игуанодонами.
Гринвуд щелкнул пальцами, требуя внимания.
— Завтра утром от нас ждут отчета, — сказал он официально. — Будем прерываться или обменяемся впечатлениями по свежим следам?
— Я бы не прочь пообедать, — заявил Лефер.
— Потерпите, ничего с вами не случится, — грубовато возразил Гринвуд.
— Велите хоть принести бутерброды и пива.
Они молча ждали, пока расторопные роботы подкатили к каждому поднос на колесиках, уставленный едой.
— Если говорить о технике… — начал Гринвуд.
— А тут и говорить нечего, — перебил его Лефер. — Все сработало безупречно, как и на Земле.
— Можно подумать, что Ольсен побывал на другой планете.
— Тьфу, к этому нелегко привыкнуть. Конечно, надо было сказать "как и здесь, в настоящем".
— Ну, это само собой разумеется, — заметил Малинин.
— Что разумеется? — спросил Лефер.
— Что техника должна работать, и притом безупречно. В конце концов, мы живем в XXV столетии.
— Так чего же вы еще хотите?
— Нам следует подумать, достаточно ли у хрононавта средств защиты. По рассказу Ольсена можно судить, что из некоторых опасных ситуаций он выбрался чудом.
— Он не мог не выбраться.
— Верно. Но если чудо субъективного происхождения, то это вовсе еще не свидетельствует, что оно лишено некоего объективного значения. Возьмите аэропакет. Можно привести его в стартовое состояние за сорок секунд?
— Это исключено, — ответил Лефер. — Сам Ольсен, кстати, несмотря на отличную реакцию, никогда не мог на тренировках скинуть хоть пару секунд с полутора минут.
— Вот видите, а понадобилось взлететь вдвое быстрее.
— Ну, знаете, не могу же я доводить конструкцию до такого совершенства, чтобы она соперничала со скрытыми ресурсами организма. Это говоря словами Ольсена.
— Зря спорите, Лефер, — вмешался Гринвуд. — Малинин прав. Никто не требует, чтобы вы довели взлет точно до сорока секунд, но подумайте, нельзя ли его ускорить.
— Ладно, — проворчал Лефер и, не удержавшись, добавил: — Самообман.
Гринвуд пропустил эту реплику мимо ушей, но тут рассердился Кирога:
— До чего ж вы упрямы, Лефер! Кому помешает, если ваш замечательный аэропакет можно будет разобрать на полминуты быстрее? Ведь экстремальные условия возникают у кого угодно, хотя бы у тех же космонавтов. Вообразите, что работаете на них.
— Давайте не пререкаться, — призвал Малинин.
— Мне кажется, надо иметь в виду следующее, — назидательно заметил Гринвуд. — Мы обязаны одинаково позаботиться как о сохранении жизни путешественников во Времени, так и о неприкосновенности исторической среды. Это аксиома. И обе задачи имеют одно решение. Чем лучше обеспечена безопасность хрононавта, тем меньше у него необходимости пускать в дело всевозможные защитные средства, если и не разрушающие среду, то оставляющие на ней чувствительные отметины. Последствия подобной беспечности могут сказаться не сразу, но, накапливаясь мало-помалу, они способны в конце концов вызвать обвал, своего рода историоспазм, по типу экоспазма, угрожавшего человечеству в конце XX века. Такая угроза тем более реальна, что искажения, вызванные прямым вторжением в исторический процесс, будут наслаиваться на искажения, причиненные косвенным воздействием. Я имею в виду в первую очередь своекорыстное толкование исторических фактов на потребу дня. Но не только это. Далеко не безобидны и попытки заполнить белые пятна на карте прошлого посредством логической дедукции. Поневоле основанные на абсолютизации неких общих принципов, они игнорируют случайное, непредсказуемое начало, играющее столь важную роль в развитии любых обществ. Теперь это доказано и материалами экспедиции на обитаемые планеты Беты Центавра. В результате мы получаем суррогат истины и, что еще хуже, привыкаем им пользоваться, забывая о его неполноценности.
