Дмитрий Хабибуллин - Тот День
— Знаете, я не меньше вашего понимаю все ужасы одиночества.
В мертвой тишине, начал свою речь офицер.
— Для многих из вас этот кошмар начался вчера, когда солнце стояло в зените. Для меня же мир пал, лет двадцать назад. Я не буду вам рассказывать свою печальную историю, просто поймите: я знаю, что такое горе утраты, и не стал бы его множить.
Полковник выдержал паузу, обвел собравшихся взглядом и продолжил:
— Эта речь, не оправдание. Это попытка достучаться до вас. В зале сидит преступник, главное злодеяние которого, не убийство, нет. Главное зло, совершенное им — использование вашего горя. Все вы хорошие люди, просто ваши мысли спутаны, а души погрязли в смуте тревог. И я не исключение. И я понимаю, как тяжело привыкнуть к руинам старого мира. Но, как я уже сказал — для меня все это случилось годы назад, и черствое сердце в моей груди, конец света едва заметило.
С каждым новым словом, глаза собравшихся людей все больше загорались пониманием и, прибавив уверенности в голосе, Соколов заговорил дальше:
— Чтобы не тратить время, я расскажу вам одну притчу, которая дороже тысячи слов. В ней пойдет речь о таких как мы. О черных розах.
И Андрей начал свой рассказ:
— На лужайке садовника, который год распускались цветы. То были розы, самых разных цветов и оттенков. Багровые, алые и даже желтые бутоны. Но не все они пользовались успехом. Среди них, на отшибе, в одиночестве рос черный цветок. “Кому понадобиться черная роза?” — каждый раз думал садовник, срезая багровые, алые и даже желтые цветы. ”Какой ужасный окрас!” — увядая в дорогих букетах, думали прочие розы. Шли годы, а черная роза так и цвела на отшибе. Шли годы, а ее братьев и сестер разбирали в цветочных магазинах. “Почему я не могу быть как все? Зачем судьба нарядила меня в это траурное платье?” — думала одинокая роза, но годы шли, и ничего не менялось.
Полковник на секунду замолчал, и вдохновлено продолжил:
— Однажды, самой обыкновенной весной, садовник не пришел и не заклацали его острые ножницы. Не стало больше садовника, и багровые, алые и даже желтые розы остались без надобности цвести в сырой земле. Смириться с новым укладом цветы не смогли. Поколение за поколением их деды и прадеды увядали в дорогих букетах, и когда той весной садовник не пришел, и не заклацали его острые ножницы, их жизнь потеряла всякий смысл. В агонии погибали цветы. Их листья блекли и засыхали, стебли гнулись и теряли свою былую стройность. И однажды пришел ветер, и своим порывом разметал остатки багровых, алых и даже желтых роз по бескрайним пустошам. “Какой ужасный окрас!” — думали рассыпающиеся пылью розы. “Вот для чего тебя нарядили в это траурное платье”, — шептал ветер одинокому цветку.
Осматривая зал, Андрей заметил целый калейдоскоп эмоций на лицах. Под защитными экранами костюмов, он видел печаль, радость и даже восторг.
— И когда багровых, алых и даже желтых братьев и сестер больше не стало, черная роза все еще цвела. Так и мы с вами. Мы выжили под натиском безумия, под порывами радиоактивного ветра. Мы выжили, когда другие не смогли, и мы будем править в этом новом мире. — окончил свою повесть Соколов.
Тишину восхищенных лиц, вдруг прервала Татьяна. Девушка встала со своего места и тихо произнесла:
— Они не виноваты.
Глава 26. Записки с того света: Пять часов вечера
Дневник Дмитрия
Тяжело щелкнули механические замки. Створки двери с унылым шипением начали погружаться в стены. Луч белого электрического света резанул по глазам.
Вновь обнаруженное помещение было подобно снежной пустыне. Я стоял в проходе и угол обзора не позволял осмотреть весь зал. Со своей позиции я видел белый потолок, с вмонтированными в него созвездиями ламп дневного света. И свет этот сливался с такими же белыми стенами, создавая эффект сферы. Потолки были удивительно высокими, как несколько этажей института. В центре помещения вращался на специальном подиуме, объемный символ центра. Перед конструкцией стоял ряд компьютеров, как оказалось потом, машины были терминалами главного сервера, а на дальней стене, за подиумом, висел огромный жидкокристаллический экран.
Из гигантского зала веяло смертью, но, собравшись с мужеством, я все же отважился заглянуть внутрь. У стен, что прежде были мне не видны, шли ровные ряды компьютерных столов. Оказавшись на прежней позиции, меж кровавым коридором и просторами информационного центра, я принялся судорожно думать. Тогда я насчитал не меньше десятка людей. Сидели они неподвижно, словно холодные восковые фигуры. И неподвижность эта пугала больше любого шума, больше любого движения.
Я вслушался в тишину. Ни одного лишнего звука, ни единого шороха, ничего. Если бы тогда я не вышел из прохода, если бы мой взгляд не нашел в конце зала людей, я ни за что бы не поверил в их присутствие. Когда прошел шок, я наконец вспомнил про одну деталь. На поясе по-прежнему висело оружие. К счастью для меня, будучи в сетях безумия я напрочь о нем забыл.
Поместив черную рукоять Макарова в ладонь, я ощутил необыкновенное спокойствие. Пистолет был инструментом, а приобретенный еще в детстве навык стрельбы — гарантом его эффективности. Сжав покрепче прохладный метал, я во второй раз вошел в зал.
Едва дыша, я приближался к сидящим в конце зала людям. Держа оружие наготове, я хорошо понимал, что нужно делать и как.
Сократив расстояние между собой и незнакомцами на десяток шагов, я остановился и внимательно оценил ситуацию. Двенадцать человек сидели за белоснежными терминалами. Сидели, абсолютно молча и безжизненно. Не было никаких следов крови у их ног, не было и следов безумия на рабочих столах. Техника стояла нетронутой и мирно гудела.
Я подошел еще на несколько метров, и было уже думал окликнуть странных людей, как холодным лезвием скользнул по сердцу страх. Лишь приблизившись, я смог разглядеть это. Небольшие, чуть заметные багровые капли на халатах людей. Проведя в аду последние пять часов, я уже мог не сомневаться в своих догадках, о природе этих пятен. Медлить было нельзя.
Я выбрал крайнюю цель слева, и раздался выстрел. Вновь нахлынуло чувство приостановившегося времени, но тогда я полностью отдавал себе отчет. Безжизненной грудой, цель рухнула на пол. Из пораженной спины человека, заливая прежде чистый пол, хлынула кровь. Люди за соседними машинами отреагировали мгновенно. С диким воплем, разрывая, царящую прежде тишину, существа бросились в мою сторону. Нас разделяло десятка два метров, но расстояние с поразительной скоростью сокращалось.
