Клиффорд Саймак - Кольцо вокруг Солнца
– Вы можете рассказать мне про этот город, - ответил пришелец. Кажется, его имя Милвилл?
– Милвилл, это точно. А что тебе надо про него знать?
– Всевозможные грустные истории, - сказал робот. Он, наконец, решил заговорить.
– Робот не ошибается, - подтвердил пришелец, устраиваясь поудобнее в позе, явно выражающей предвкушение. - Поведайте мне обо всех здешних бедах и несчастьях.
– А с чего начать? - поинтересовался я.
– Хотя бы с себя.
– С меня? У меня никогда не было никаких несчастий. Всю неделю я подметаю в лечебнице, а по субботам надираюсь в дым. За воскресенье мне надо протрезветь, чтобы с понедельника начать подметать снова. Поверь мне, мистер, - втолковывал я ему, - нет у меня несчастий. Сижу я на своем месте крепко. Свожу концы с концами…
– Но, вероятно, есть и другие…
– Что есть, то есть. Ты за всю жизнь не слышал столько жалоб, сколько нынче развелось в Милвилле. Тут у всех, кроме меня, целая прорва всяких бед. Еще бы куда ни шло, если б они не трепались про них направо и налево…
– Вот и расскажите мне, - перебил он.
Пришлось хлебнуть еще разок и рассказать ему про вдову Фрай, что живет чуть дальше по улице. Я сказал, что вся ее жизнь была сплошной мукой: муж сбежал от нее, когда сынишке едва исполнилось три годика, и она брала стирку и сдирала себе пальцы в кровь, чтобы прокормиться с ребенком, а потом, когда сыну сравнялось тринадцать или четырнадцать, не больше, он угнал машину и его отправили на два года в исправительную колонию в Глен-Лейк.
– И это все? - спросил пришелец.
– В общих чертах все, - ответил я. - Но я, конечно, упустил многие цветистые и мрачные подробности из тех, до которых так охоча вдова. Послушал бы ты, как она сама об этом рассказывает…
– А вы можете это устроить?
– Что устроить?
– Чтобы она сама мне обо всем рассказала.
– Обещать не могу, - заявил я честно. - Вдова обо мне невысокого мнения. Она со мной и говорить не захочет.
– Но я не понимаю…
– Она достойная, богобоязненная женщина, - объяснил я, - а я подлый бездельник. Да еще и пьяница.
– Она что, не любит пьяниц?
– Она полагает, что пить - грех.
Пришелец вроде как вздрогнул.
– Ясно. Видно, всюду, как присмотришься, одно и то же.
– Значит, и у вас есть такие, как вдова Фрай?
– Не совсем такие, но с такими же взглядами.
– Ну, что ж, - сказал я, приложившись еще разочек, - значит, другого выхода у нас нет. Как-нибудь продержимся…
– Вас не слишком затруднит, - осведомился пришелец, - рассказать мне еще про кого-нибудь?
– Что ты, вовсе нет, - заверил я.
И рассказал ему про Элмера Троттера, который зубами прогрыз себе дорогу в юридическую школу в Мэдисоне, не гнушаясь никаким занятием, лишь бы заработать на ученье - ведь родителей у него не было. Он закончил курс, сдал экзамен на адвокатское звание, вернулся в Милвилл и открыл собственную контору.
Я не мог передать пришельцу, как это случилось и почему, хотя про себя всегда считал, что Элмер был по горло сыт бедностью и ухватился за первый шанс зашибить деньгу. Никто, наверное, не понимал лучше его, что сделка бесчестная, он же был юрист, не что-нибудь. Однако он все равно не отступился, и его поймали.
– А что потом? - спросил пришелец, затаив дыхание. - Он был наказан?
И я рассказал ему, что Элмера лишили права на адвокатуру, а Элиза Дженкинс расторгла помолвку и вернула ему кольцо, и пришлось Элмеру стать страховым агентом и влачить самое жалкое существование. Как он только ни пыжился, чтобы вернуть себе адвокатскую практику, да ни шиша у него больше не вышло.
– Ты все записал? - спросил пришелец у робота.
– Все записано, - отвечал робот.
– Какие потрясающие нюансы! - воскликнул пришелец. - Какая жестокая, всеподавляющая реальность!..
Я не мог взять в толк, о чем это он, ну и попросту еще выпил.
А потом продолжал, не дожидаясь новых просьб, и рассказал про Аманду Робинсон и ее несчастливую любовь и про то, как она стала самой благонравной и унылой из милвиллских старых дев. И про Эбнера Джонса и его бесконечные неудачи: он никак не желал расстаться с убеждением, что родился великим изобретателем, и семья у него жила впроголодь и в рванье, а он только и знал, что изобретать…
– Какая скорбь! - воскликнул пришелец. - Какая замечательная планета!..
– Лучше бы вы закруглялись, - предупредил его робот. - Вам же известно, что будет дальше…
– Ну, еще одну, - взмолился пришелец. - Я ни в одном глазу. Одну самую-самую последнюю…
– Послушай, - сказал я ему. - Я не против рассказывать тебе байки, раз тебе этого хочется. Но, может, ты сначала расскажешь хоть немножко о себе. Я понимаю так, что ты пришелец…
– Разумеется, - ответил пришелец.
– И ты прилетел к нам в космическом корабле?
– Ну, не то чтобы в корабле…
– Но, если ты пришелец, отчего ты говоришь по-нашему так гладко?
– А, вот вы про что, - сказал пришелец. - Это для меня не очень приятный вопрос.
Робот сокрушенно пояснил:
– Они обобрали его до нитки.
– Значит, ты заплатил за это?
– Непомерно много, - ответил робот. - Они увидели, что ему невтерпеж, и взвинтили цену.
– Но я с ними расквитаюсь, - вставил пришелец. - Если я не сумею извлечь из этой поездки прибыль, пусть меня никогда больше не назовут…
И он произнес что-то длинное, заковыристое и совершенно бессмысленное.
– Это тебя так зовут? - спросил я.
– Конечно. Но вы зовите меня Вильбур. А робота - робота можете звать Лестер.
– Привет, ребята, - сказал я. - Очень рад с вами познакомиться. Меня зовут Сэм.
И я глотнул еще чуточку. Мы сидели на крылечке, и всходила луна, и светлячки мерцали в зарослях сирени, и мир готов был пуститься в пляс. Мне еще никогда в жизни не было так хорошо.
– Ну, еще одну, - умоляюще произнес Вильбур.
Тогда я пересказал ему несколько историй болезни, заимствованных из психолечебницы. Я старался выбирать случаи потяжелее, и Вильбур принялся реветь, а робот заявил:
– Сами видите, что вы наделали. У него пьяная истерика.
Но тут Вильбур вытер глаза и сообщил, что все в порядке и чтобы я только не останавливался, а уж он постарается как-нибудь сдержать себя.
– Что такое? - спросил я, слегка удивившись. - Ты что, хмелеешь от этих грустных историй?
– А вы что думали? - ответил робот Лестер. - Зачем бы ему иначе сидеть здесь и слушать вашу болтовню?
– А ты тоже хмелеешь? - осведомился я у Лестера.
– Конечно, нет, - ответил Вильбур. - Он лишен эмоций. Это просто машина.
Я хлебнул еще разок и хорошенько все обдумал, и все сделалось ясно как день. И я поведал Вильбуру свою жизненную философию:
