Сергей Кузнецов - Полигон
— Всем лежать, твари!!!
АКМ был у меня в руках. Два одиночных — и цепь лопнула. Снова откинув автомат за спину, я подхватил Митьку, оказавшегося легким, почти невесомым, и понесся к выходу. Маша, матерясь и постреливая, прикрывала отход.
— Сколько зла в городе, — сказал я, укутывая мальчика в свою футболку и куртку. — Я и предположить не мог…
— Ухолишь? — спросила Маша. В ее голосе звучала скрытая надежда.
— Не знаю. Нужно как-то передать Митьку моей маме…
— Я отнесу его, — сказала она безнадежно. — Дай адрес…
— Ты уверена, что хочешь это сделать?
Отвернувшись, она помотала головой.
— Маша, — сказал я. — Когда доберетесь до мамы… Я знаю, что доберетесь. Останься у нее. Скажи — я просил. Она хорошая тетка, со своими странностями, конечно… Пожилой человек, нуждается в помощи. Не бросай ее. Не возвращайся к Каракурту.
Она все не оборачивалась.
— И прости меня.
Она повернулась. Ее глаза были совершенно сухими.
— Мне не за что тебя прощать. Пошли.
Мы выбрались из подвала полуразрушенного административного здания напротив ДК. Дождь стоял стеной, как в первое мое утро в этом мире.
— Вам туда. — Я махнул рукой и назвал адрес. — Берегите себя.
— И ты, — сказала Маша, прижимая к себе Митьку. — Ты остаешься один. Постарайся не погибнуть. Прощай. Думаю, мы больше не увидимся.
— Я тебя найду, — убеждённо сказал я. — Там, в моем мире.
Она грустно улыбнулась и пошла, не оглядываясь.
Я повернул в противоположную сторону — на Площадь Строителей. К супермаркету «Центральный». Именно в нем, по словам Харона, сейчас находился Выход.
Здание едва виднелось сквозь плотную завесу дождя: трехэтажное, модерновое, похожее на космическую станцию из фильмов Лукаса.
Внутри, на восьмом этаже (Харон никак не объяснил мне этот феномен; «прими его как данность», сказал он) я должен найти двери, в точности соответствующие дверям в приемную заместителя директора Николая Николаевича.
«Ни в коем случае не пользуйся лифтом, — первое наставление Харона. — Ни один из них не довезет тебя до восьмого этажа. Высадит на другом, зато после этого ты ни за что и никак не попадешь на восьмой».
Обойдя сломанный шлагбаум, я пересек площадку перед входом и осмотрелся. Внешне все выглядело так, как две недели назад, когда я уходил. Я осторожно заглянул внутрь.
«Ни на секунду не расслабляйся. Ловушек много, я не имею права раскрывать их все. Но если ты будешь собран и внимателен — не попадешь ни в одну».
Огромный мускулистый черный дог летел на меня из-за полуповаленной стойки с напитками. Я отпрянул в сторону — и он в прыжке изменил направление… и врезался в тяжелую стеклянную створку дверей.
— Что ж ты такая тупая псина? — в яростном возбуждении заорал я собаке; она рычала и бешено лаяла, кидаясь на дверь, обливая ее белой тягучей слюной. — Второй раз я тебя обманываю, и второй раз ты попадаешься! Смотри: сейчас будет третий!
И я сунулся к проему между неработающими дверьми.
Собака оказалась там одновременно со мной; ее чудовищные челюсти лязгнули, и я выстрелил прямо ей в пасть.
«Не ходи по залу — не ищи прошлого. Может быть, тела твоих товарищей все еще лежат там, где ты их оставил, а может, и нет. Но как только ты переступишь порог, время понесется в два, в три, в четыре раза быстрее. Задача всех — и времени в том числе — не дать тебе уйти».
Я понесся через зал, не глядя по сторонам, лишь ощущая тяжелый дух мертвечины и давно испортившихся продуктов. Я несся к двери, ведущей на лестницу. Она оказалась заперта. Я расстрелял замок, но что-то насторожило меня. Вернулся в зал, отыскал в одной из касс разломанный и опустошенный кассовый аппарат, взял его, вернулся к двери и метнул.
Я попал точно в растяжку, к которой крепились две ручные гранаты. Грохнул двойной взрыв, низ лестничного пролета был разрушен.
— Вот он! — закричали справа из глубины зала. Воздух прошили автоматные очереди.
Я рванул вперед.
«Между вторым и третьим этажами должна закончиться последняя обойма твоего автомата. Не двигайся дальше, пока не потратишь ее — ты не сможешь оторваться».
Так вот что имелось в виду! Ко второму этажу они почти нагнали меня (как им удалось это сделать столь стремительно?!). Я вжался в угол на площадке и расстрелял всю обойму, уложив четверых преследователей и ранив одного. Двое оставшихся с воплями понеслись вниз. Вслед им я бросил ставший бесполезным АКМ.
Вспотевший, мокрый насквозь от дождя, возбужденный, я тем не менее все ремарки Харона помнил в точности. В определенный момент они как бы сами собой всплывали в голове.
«Пятый этаж».
Пятый этаж… Черт, что он хотел сказать? Ключ торчал в двери, ведущей с лестницы на этаж, и я не услышал, а почувствовал, что за ней — опасность. Протянул руку, быстро повернул ключ, заперев дверь — и отскочил, прижался к стене. И сразу несколько тяжелых тел ударилось в дверь с той стороны, загрохотали выстрелы, заорали люди:
— Проклятие, он нас запер!
— Стреляй в замок!
— Откуда он знал?!
Я уже несся вверх, получив очередной крохотный выигрыш во времени.
«По шестому перейдешь на другую лестницу. Но прежде чем заходить на этаж, досчитай до пяти».
Я ощущал, как время стремительно утекает, и досчитал только до четырех, ворвался на этаж, понесся по нему… Хорошо, что хватило терпения досчитать до четырех: ударной волной, огнем и вихрем осколков меня всего-навсего отбросило назад, обсыпало осколками стекла, горячими оплавленными металлическими и пластмассовыми обломками. Серверная, что ли, взорвалась? Но разве серверная была на шестом?..
Оглушенный, я с трудом поднялся и, шатаясь, побежал по этажу в сторону лифтового холла.
«Помни: они идут за тобой по пятам. И еще. У тебя есть одна граната».
Ремарка всплыла в голове именно сейчас… Еще не вбежав в лифтовой холл, но уже услышав мелодичный звонок открывающегося лифта, я выхватил из-под свитера последнюю гранату, сорвал чеку и метнул за угол. Громыхнуло.
Уже не имея сил смотреть на смерть, отворачивая лицо, я пересек лифтовой холл, толкнул рукой дверь на лестницу…
Автоматная очередь ударила с последней ступеньки пролета и отбросила меня к стене.
Время остановилось.
Я смотрел на себя. Две обожженные дыры на груди, одна на животе и одна на правой брючине. Толчками выплескивается кровь. Странно — ничего не чувствую, словно… не в меня.
