Журнал «Полдень XXI век» - Полдень XXI век 2003 №5-6
— Похоже, кто-то из яйцеголовых в экспедицию с дитем поехал… — неуверенно сказал Толик.
Остальные промолчали.
— Гниды, — сказал Магадан и попытался разорвать рисунок. Но бумага (или все же не бумага?) не поддалась его узловатым, загрубелым пальцам.
Бессонов — щелк, щелк, щелк — собрал ружье. Зачем-то вставил патроны — в рюкзаке еще оставался запас.
Магадан витиевато выматерился и поднес детский рисунок к огоньку зажигалки. Тот сначала долго не хотел загораться (Магадан снова выматерился), потом нагрелся — из внезапно открывшихся пор как бы бумаги выступили мелкие капельки жидкости — и вспыхнул быстро, ярко, как артеллеристский порох. Магадан отбросил рисунок — испуганно. Квази-бумага упала на затоптанный, грязный пол и сгорела дотла, не осталось даже пепла.
Бессонову показалось, что жидкость, выступившая в последнюю секунду существования бумаги, была ярко-алая, как артериальная кровь. Впрочем, в красновато-коптящем свете керосинки Магадана все вокруг казалось окрашенным в не совсем естественные цвета.
Магадан снова растянул морщинистую харю в ухмылке. Бессонову вдруг остро захотелось выстрелить ему в голову. Или — упереть стволы себе в кадык и попробовать дотянуться до спускового крючка. Он торопливо вышел, почти выбежал из хибары. Юрик Стасов что-то встревоженно спросил вдогонку — Бессонов не услышал.
* * *К острову Стрежневому подлетала новая стая. С севера.
Лебеди — их можно было узнать издалека, еще не видя, лишь по особенному, зычному, далеко разносящемуся крику… Стая могучих птиц шла высоко, совсем не похожая на выбивающихся из сил пичуг, с трудом достигших Стрежневого.
Заходящее, самым краешком торчащее над водой солнце освещало стаю — и казалось, что белые лебединые перья окрашены в нежно-розовый цвет.
На остров птицы не обратили внимания — прошли над ним, не снижаясь, не выбирая место для посадки… Полетели к материку. Приглушенный хлопок выстрела, раздавшийся внизу, ничем не нарушил их полета.
Солнце исчезло. Алая полоса на западе погасла, но совсем темно не стало — рефракция вытягивала часть света из-за горизонта.
Лебеди обязаны были превратиться в этом освещении из розовых в тускло-серых — но отчего-то не превратились. Наверное, и на самом деле оказались розовыми…
04–09.05.03 г.
Александр Бачило
Впереди — вечность
— Фамилия?
Я назвал.
— Возраст?
Я признался.
Он бросил на меня взгляд исподлобья, покачал головой.
— Надо же! И семья есть?
— Не успел.
— Эх-эх-эх! — посочувствовал он. — Только бы жизнь начинать! Диагноз?
— Острая сердечная…
Он покивал.
— Пил?
— Как все…
Это его вдруг рассердило.
— Как все! А если все в окно прыгать начнут, ты тоже сиганешь?
Я усмехнулся.
— Теперь уже нет…
— Как дети, честное слово! — он продолжал что-то быстро строчить в учетной книге. — Давай направление!
Я подал ему сложенную вчетверо бумажку, исписанную со всех сторон мелким ровненьким почерком.
— Понаписали! — он брезгливо взял бумажку за уголок, посмотрел на свет. — Бюрократы. Лишь бы спихнуть человека… Постой-ка, а это что?…
Он прищурился на красный штампик, косо пересекающий строчки, присвистнул и посмотрел на меня по-новому — внимательно и даже, как мне показалось, с уважением.
— Как же это тебя угораздило?
Я пожал плечами. Мне и самому было интересно, как.
— Ну, дела!
Он сыграл на клавишах селектора нестройную гамму и закричал:
— Аппаратная? Что у нас с девятым боксом?
— Под завязку, — прохрипел динамик.
— Тут человек с направлением!
— Они все с направлением! Бокс не резиновый.
— Что ж ему, на лестнице сидеть?!
— А нам без разницы. Наше дело температуру держать, а не размещением заниматься!
— Ты поговори еще! — огрызнулся мой новый покровитель.
В ответ из динамика послышалось неопределенное бульканье и отдаленные голоса — не то хоровое пение, не то дружный вопль.
Помолчав, покровитель добавил тоном пониже:
— А когда будут места?
— А я знаю? — отозвался наглый голос. — Чего вам дался этот девятый бокс? Мало других отделений, что ли? Травма, грязи, смолы, зубовное…
— Какое зубовное! — вскричал покровитель. — У него красная печать! «Девятый бокс» — ясно и понятно!
— У-у! — протянул селекторный голос озадаченно. — Печать. Хреново дело… Ладно, пусть понаведается днями. Может, придумаем чего…
Покровитель выключил селектор.
— Ну вот и ладненько! — сказал он, обращаясь ко мне и потирая руки с искусственным оживлением. — На днях дадим постоянное место, а пока отдохни с дороги.
— Как же это так — на днях? — возразил я. — А до тех пор куда мне деваться?
— Походи, посмотри, где что, — разулыбался он. — У нас секретов от пациента нет!
— Погодите, погодите! — я почувствовал, что меня хотят надуть.
Вечно со мной происходит одно и то же, лицо у меня, что ли, простодушное?
— Сколько я тут буду ходить, смотреть? Неделю? Помещение-то дайте, хоть какое-нибудь!
В глазах его заиграли озорные искорки.
— Торопишься? Это ты зря. Тебе торопиться теперь некуда. У тебя впереди — вечность! Но если уж так не терпится…
До меня вдруг дошло.
— Извините, — пробормотал я. — Действительно, как-то не подумал…
— То-то! — он протянул мне металлический жетон на проволочном кольце. — На вот тебе бирку, привесь за что-нибудь и носи. Да смотри, не потеряй!
— Спасибо.
— Не за что, — хмыкнул он. — Себя благодари. Достукался до красной печати! Сам-то знаешь, чего натворил?
Я кивнул.
— Мечтал, говорят…
Он вытаращился на меня с веселым изумлением.
— Зачем же ты, дурак, мечтал?
— Да я не нарочно, — мне почему-то захотелось оправдаться в его глазах. — Так уж получилось. И потом, я ведь ничего не делал. Мечтал только…
— Э, брат! — он махнул рукой. — Здесь не разбирают, делал или мечтал. Статья одна.
— Я понимаю…
— Понимает он! Ну и оттянулся бы на всю катушку! А то намечтал выше крыши, а сласти настоящей и в руках не держал, простофиля! Чего ж ты?
Я вздохнул.
— Не знаю. Стеснялся.
— Кого стесняться-то? Все ж свои! Все одинаковые. Ты о чем мечтал? О бабах, поди?
Я почувствовал, что краснею.
— Знаете, вообще-то я никогда этого так не называл…
— А как? Назови по-другому, я подожду.
— Ну… — заметался я, — видите ли… в общем…
