Герберт Уэллс - Первые люди на Луне (без указания переводчика)
„Он сказал, что, — насколько он понимает, — мы живем на поверхности Земли и что воздух и вода покрывают земной шар; это последнее обстоятельство, между прочим, он и прежде знал от своих специалистов по астрономии. Теперь ему очень хотелось получить более подробные сведения насчет этого, — как он выразился, — необычайного положения вещей, ибо до сих пор, судя по твердости Земли, ее всегда склонны были считать необитаемой. Прежде всего он желал узнать, каким колебаниям температуры подвержены земные существа, и чрезвычайно заинтересовался моим описанием облаков и дождей. Он довольно легко мог представить себе эти явления, потому что в лунных галереях, обращенных к теневой стороне, часто стоит густой туман. Он, кажется, удивился, узнав, что мы не считаем солнечный свет слишком ярким для наших глаз, и был очень заинтересован моей попыткой объяснить ему, что небо кажется у нас голубого цвета вследствие отражения воздуха, хотя я сомневаюсь, чтобы он понял меня совершенно ясно. Я объяснил, каким образом радужная оболочка человеческого глаза сокращается, уменьшая размеры зрачка и тем предохраняя нежные внутренние ткани от избытка солнечного света; он дозволил мне приблизиться на несколько шагов к его высочайшему присутствию с целью поглядеть на это устройство. Это повлекло за собой сравнение между земными и лунными глазами. Последние не только чрезвычайно чувствительны ко всякому свету, который видят и люди, но, кроме того, могут также видеть теплоту, и поэтому всякое колебание температуры внутри Луны также позволяет селенитам различать окружающие предметы.
„Радужная оболочка глаза была органом, совсем незнакомым Великому Лунарию. Некоторое время он забавлялся, направляя мне прямо в лицо свои лучи и наблюдая за сокращением моих зрачков. Вследствие этого я на несколько минут почти ослеп.
«Несмотря на эту маленькую неприятность, было нечто успокоительное в несомненной разумности этого обмена вопросами и ответами. Я мог закрывать глаза, обдумывая ответы, и почти забывал тогда, что у Великого Лунария нет лица…
„Когда я опять спустился на мое прежнее место, Великий Лунарий спросил, каким образом мы укрываемся от зноя и бурь, и я рассказал ему об искусстве архитектуры и о меблировке. Здесь начался целый ряд недоразумений, вызванных, — в том надо признаться, — главным образом неточностью моих выражений. Долгое время я с величайшими трудностями старался растолковать ему, что такое дом. Ему и всем окружающим его селенитам несомненно величайшим чудачеством казался людской обычай строить дома, тогда как можно спускаться в пещеры. Новые недоразумения начались в результате моей попытки объяснить ему, что первоначально люди устраивали свои жилища в пещерах и что даже теперь они проводят иногда железные дороги и помещают многие учреждения под поверхностью Земли. Я полагаю, что тут стремление к научной точности увлекло меня на ложный путь. Порядочная путаница возникла также вследствие неуместной попытки с моей стороны объяснить ему устройство рудников. Бросив наконец эту тему невыясненной, Великий Лунарий спросил, каким образом мы пользуемся внутренностью земного шара.
„Волна щебетания и чирикания прокатилась до отдаленнейших концов этого обширного собрания, когда я наконец втолковал ему, что мы, люди, ровно ничего не знаем о недрах того мира, на поверхности которого с незапамятных времен жили бесчисленные поколения наших предков. Мне пришлось повторить три раза подряд, что из шести тысяч километров вещества, лежащего между поверхностью Земли и ее центром, люди успели изучить лишь слой, не превышающий в толщину двух километров. Я понял, что Великий Лунарий спрашивает, зачем явился я на Луну, если мы едва успели приступить к изучению нашей собственной планеты; но на этот раз он не стал требовать от меня более подробных объяснений, так как ему хотелось поскорее узнать дальнейшие подробности об этом сумасшедшем мире, ниспровергавшем все его установившиеся понятия.
«Он вернулся к вопросу о погоде, и я попытался описать ему вечно изменчивое небо, снег, мороз и ураганы.
„— А когда наступает ночь, — спросил он, — у вас бывает очень холодно?
„Я сказал ему, что ночью бывает холоднее, чем днем.
«— А ваша атмосфера не замерзает?
„Я ответил отрицательно: у нас для этого недостаточно холодно, потому что наши ночи очень коротки.
„— Ваш воздух даже не разжижается?
«Я уже хотел сказать „нет“, но тут мне пришло в голову, что по крайней мере одна часть нашей атмосферы, а именно заключенные в ней водяные пары, иногда разжижаются и ложатся в виде росы, а иногда замерзают и образуют иней — процесс, вполне аналогичный замерзанию всей внешней атмосферы Луны в течение более долгой ночи. Я дал разъяснения по этому пункту, после чего Великий Лунарий стал говорить со мной о сне. Ибо потребность в сне, регулярно возобновляющаяся каждые двадцать четыре часа у всех живых существ, также принадлежит к числу земных свойств. Обитатели Луны отдыхают лишь изредка и после чрезвычайных усилий. Затем я попытался описать Великому Лунарию нежное великолепие летней ночи, а далее перешел к описанию животных, которые ночью рыскают, а днем спят. Я рассказал ему о львах и тиграх. И тут мы опять попали в тупик. Ибо, если не считать обитателей вод, на Луне нет живых существ, которые не были бы приручены и совершенно покорны воле своих хозяев, и так было всегда с незапамятной древности. Селенитам известны чудовищные твари, обитающие в воде, но хищных зверей они совсем не знают, и им трудно представить себе существо сильное и большое, бродящее „снаружи“ по ночам».
Здесь запись обрывается на протяжении приблизительно двадцати слов.
«Он беседовал со своими помощниками, — как я полагаю, — о странном легкомыслии и неразумии человека, живущего лишь на поверхности своего мира, являющегося игрушкой ветров и волн, и всех случайностей открытого пространства, неспособного даже объединить свои силы для победы над хищными зверями, которые поедают его ближних, и однако дерзающего вторгаться на чужую планету. Во время этой беседы я сидел задумавшись, а затем по желанию Великого Лунария стал рассказывать ему о различиях среди людей. Он засыпал меня вопросами.
„— Значит, у вас все работы исполняют люди одного и того же типа? Но кто мыслит? Кто управляет?
„Я вкратце изобразил ему демократическую систему государственного устройства.
«Когда я закончил мои объяснения, он попросил окропить его лоб освежающей жидкостью и затем потребовал, чтобы я повторил мои объяснения, полагая, что он чего-то не понял.
„— Значит, они не занимаются разными делами? — спросил Фи-У.
