Олег Ёлшин - Тейа
Леонид снова был на острове. Несколько человек собралось в доме у Генри, и теперь они решали, что им предпринять. Для этих людей, которые всю свою жизнь занимались подобными вопросами, все было привычно и знакомо, но только не для него.
– …я не вижу особенных причин для беспокойства, – продолжал говорить Вудли. – Ну, заберем мы ее оттуда, с места их встречи или из дворца, откуда угодно – и все…
Но для Леонида невыносима была мысль, что останется в каком-то другом параллельном мире кусочек ее жизни.
– Из дворца? – воскликнул он. – А та Валери, которая потом гуляла по улицам Парижа, заходила в магазины, ела хлеб… Это живой человек, Вудли! Куда она денется! Она останется там? И этот отрезок ее жизни тоже! А потом над ней будут издеваться в неизвестном месте? Нет! Вудли, нет!!!
– Хлеб? При чем здесь, хлеб? – не понимал Вудли.
– Леонид хочет сказать, – произнес Генри, – что, забирая ее раньше, остается во времени тот кусок ее жизни, который уже случился, и стереть его невозможно. Он повис в каком-то параллельном мире, где и находится сейчас Валери. Настоящая, живая Валери.
– Ну и что? – возразил Вудли, – меня тоже выдернули оттуда, с той набережной. А где тот другой Вудли, которого оставили, теперь не имеет значения, – спокойно трезво рассуждал он, – главное, что я здесь, я с вами, а сколько нас таких двойников бродит в этих параллельных мирах – не счесть. Стоит ли думать об этом?
– Стоит, – ответил Генри. – И пока она жива, пока ее еще можно спасти, нужно это сделать сегодня, сейчас, но не вчера. Так мы снова перевернем события и поставим все с ног на голову. Мир очень хрупок, время тоже не терпит вмешательств. И чем это обернется для всех нас и для нее тоже – не знает никто…
– Зачем вам это нужно? – спросила Валери.
Человек в халате снова сидел напротив. Сейчас ее кровать была отделена от него прозрачным стеклом, и пространство вокруг напоминало большой закрытый аквариум. Прошло три дня, и болезнь, наконец, заявила о себе – ужасно болела голова, во рту пересохло, все время хотелось пить, но это не помогало, уже начал появляться удушающий кашель, на руках проступили красные пятна. Обо всем этом она знала, и все шло по плану. А план был один – ждать и терпеть, пока ее не спасут.
– Я долго думала, зачем вам это нужно, ведь кроме деления клеток эта вакцина ничего не дает? – вымолвила она.
А человек тем временем внимательно смотрел на нее сквозь прозрачное стекло, проверяя симптомы и оценивая ход болезни. Изучал температурный график…
– Прекрасно! – наконец ответил он, – великолепно!
– Что? – не поняла она.
– Простите, это я о своем…
Теперь он, заметив ее присутствие, вежливо отвечал на вопрос:
– Зачем мне это нужно? Я – любопытный человек, организация, которой я служу, тоже, и если появляются новые секреты, о которых мы ничего не знаем, нас это совсем не устраивает. А вдруг найдутся мерзавцы, которые, опередив нас, в своих интересах начнут использовать эту вакцину.
– Но других интересов нет! – удивилась она. – Нет и быть не может! Вакцина продается в любой аптеке и помогает людям жить. И все.
– Это я и хочу понять – все ли? А поэтому мне нужен ваш рецепт, формула. Я должен быть уверен!
– Но я вам повторяю – результат единственный – только деление клеток. Вы теряете свое время.
Человек сверкнул на нее глазами и заботливо произнес: – Это вы теряете время, а у вас его не так много… Хотя и не мало. Если вы захотели так просто умереть, вам не удастся отделаться двумя-тремя днями. Ваш организм полностью обновлен, он может сопротивляться долго, и умирать вы тоже будете мучительно и долго. Вам это нужно?
– Нет, – как-то просто ответила она.
– Нет, – сочувственно повторил он. – Но если вы надеетесь победить чуму без повторной инъекции, у вас ничего не получится. С ней никто сейчас не борется, и она будет продолжать разрушать ваш молодой организм, пока все не закончится. Вы хотите продолжить наш эксперимент?
Сейчас он напоминал заботливого врача, который искал выход. Искал, но не находил, чем был очень огорчен.
– Прошло три дня, Валери! Я боюсь, что скоро вам будет сложнее воспроизвести вашу формулу и вспомнить все компоненты, и тогда вам уже не поможет никто… Даже Я!
Она продолжала молчать, с мучительным интересом разглядывая этого человека, и думать: Он врач, но какая ужасная у него работа. Одни придумывают лекарства для жизни, другие создают болезни и смерть. И те, и другие учились когда-то в одних колледжах, вместе сидели на лекциях, и даже сейчас они одеты были одинаково – все те же белые халаты и шапочки, только программа у этих других немного сбилась. Ей даже стало жалко этого человека. Вдруг она произнесла:
– У меня есть один вопрос!
– Я слушаю очень внимательно, – с участием произнес "доктор". Она улыбнулась, вернее, попыталась это сделать, и спросила:
– Сегодня вечером, когда вы вернется домой к своей семье, обнимете жену и сына…, или кто там у вас? Сын, дочь?… Они спросят о ваших делах, о работе. Интересно, что вы им расскажете?…
Доктор, не ожидая такой наглости, выпучил глаза, а она продолжала:
– А потом, когда ваш малыш вырастет, вы наверняка захотите, чтобы он продолжил ваше дело, так сказать, пошел по вашим стопам?… Династия убийц! Потрясающе!
И она громко засмеялась,… потом закашлялась…
– У меня нет детей, – грустно произнес он, – и жены нет, – потом посмотрел на нее, заметив, что она начинает бредить, и, поправив на себе белоснежный халат, удалился, оставив ее в этом аквариуме до следующей их встречи.
Доктор Вудли сидел и размышлял. Последнее слово было за ним, и решить эту проблему мог только он и его люди. Казалось бы – все просто. Забрать ее оттуда на один шаг раньше, а еще лучше, забрать всех скопом в момент захвата и быстро развязать языки. Но не все было так просто, поэтому он сидел и думал, и рассуждал. И вообще, в последнее время он себя не узнавал. Сейчас зачем-то вспоминал глаза Леонида, который просил не оставлять ее в том будущем, вспоминал сложные умозаключения Генри о времени. Словно, видел блеск зеленых глаз этой девчонки, и что-то не давало ему покоя. Он перестал понимать себя, и дело даже не в возрасте. Теперь он, наверное, впервые за свою долгую карьеру, позволил себе думать об этих людях не как об объекте, но видел в них просто людей, как в своем далеком детстве. И теперь он, скорее, понимал Леонида, а не самого себя. А как можно еще относиться к ним, когда они, словно дети, без одежды, без задних мыслей, без злого умысла идут себе по пляжу, плещутся босыми ногами в теплой воде и не боятся ничего, и не думают ни о чем. Они какие-то беззащитные, и относиться к ним по-другому он уже не мог и не хотел.
