Владимир Михайлов - Один на дороге
Рота отстрелялась не так уж плохо, двоек не было; настала моя очередь... Показали первую цель, пулеметный расчет противника, - я обстрелял его короткими очередями, и мишени исчезли прежде, чем истек срок - значит, поразил. Я быстро ослабил рычаги наводки, повернул пулемет в нужном направлении, и сразу же показался танк с десантом на броне; танк, конечно, был фанерным, и десант тоже. Я взял упреждение, бормотнул помощнику, чтобы он закрепил горизонтальную наводку, и как только танк подкатился к мушке, я одним большим пальцем отвел предохранитель, а другим, правой руки, нажал гашетку и дал длинную очередь, без рассеивания: когда танк движется сам, рассеивать по фронту не надо. По фонтанчикам пыли позади мишени понял, что пули пошли хорошо. Я сразу же отвел ствол левее, снова дождался танка и дал вторую длинную очередь - стрелял, пока не кончились патроны, положенные на это упражнение. И снова пули вроде бы легли, как надо, и будь это настоящий десант, я не хотел бы, чтобы в нем оказались мои приятели. Я повернулся набок и, силой выталкивая ушедший куда-то в поджелудочную железу голос, доложил: "Сержант Акимов стрельбу закончил!" Нам разрешили встать и вернуть пулемет на исходную позицию. Из траншеи позади мишеней показчики по телефону сообщили: был поражен весь десант, на каждую фигуру пришлось в среднем три попадания, для отличной оценки годился бы и результат похуже. Меня стали поздравлять с отпуском: по традиции, за отличную стрельбу на инспекторской полагалось десять дней без дороги, чистых десять. После меня стрелял ротный. В армии, в отличии от гражданки, начальник должен сам уметь все то, чего он требует от подчиненных, чтобы в нужный момент подать команду "Делай, как я!". Но капитан, отличный пулеметчик, видимо, волновался - наверное, вот это самое неизвестно откуда свалившееся чувство безопасности накрыло его, как купол при неудачном приземлении накрывает парашютиста. Ротный не поразил первую цель, не был поэтому допущен ко второй и получил плохую оценку: перед инспекцией все равны. А ведь такое упражнение он выполнял, как говорится, с закрытыми глазами... Мне стало всерьез жалко его, когда я представил, каково ему было захлебываться в бессилии, когда он выпускал одну короткую очередь за другой по проклятым зеленым головкам, а они все не исчезали - и, если перевести это из учебной ситуации в боевую, в это время сами вели по нему огонь из станкача, пытаясь подавить его, и раз не он их, то, значит, они его достали, и он, наверное, чувствовал, как их воображаемые пули словно гвоздями приколачивают его к земле...
Нет, бессилие - это было плохо, и, направляясь к дому Семеныча, я знал, что он не поможет мне избавиться от этого чувства, если даже выяснится, что Шпигель был его лучшим другом и делился с ним сердечными тайнами к творческими замыслами - чего, конечно, быть не могло даже в сказке.
Я шел к Семенычу так, словно меня подталкивал кто-то, а я упирался, не хотел - и все же шел, продвигался какими-то неравномерными рывками. Мне и на самом деле не хотелось, но ничего другого не оставалось, дело требовало. Он, конечно, снова станет угощать обедом, но задерживаться у него я не стану знаю заранее, что кусок в глотку не полезет. Да и время обеда вроде бы давно вышло.
Время вышло потому, что после разговора с Варварой я, в поисках Ольги, бросился в аэропорт, и там ее не нашел, примчался на железнодорожный вокзал, и там ее тоже не обнаружил. Больше искать было негде, но я все же, сам в это не веря, доехал на трамвае до того самого кладбища, где встретил ее впервые. Там было пусто, на могилах лежали желтые листья. И теперь я шел в тот самый дом, где видел ее в последний раз, шел голодный, злой и, кажется, несчастный.
IV
У Семеныча встретили меня не менее радушно, чем в прошлый раз, но, может быть, чуть более по-свойски - не как редкого гостя, а как приятного, но привычного. Варвара больше не краснела, напротив, не без ехидства поинтересовалась, разыскал ли я свою пропавшую спутницу. Я ответил: "Ладно, чему радуешься-то?" Семеныч, показавшийся в прихожей, как всегда, с запозданием, изрек: "Тут мы тебе помочь ничем не сможем, сам виноват". -"И ты туда же, - упрекнул я его. - Я сегодня по делу, Семеныч, нужна твоя помощь". Он насторожился: Семеныч не любит одалживать деньги, он всегда знал им цену и вел счет. Вообще, военным приходится делать это всю жизнь, потому что у нас не та профессия, что дает возможность схалтурить, сработать налево, и прогрессивки у нас тоже нет; сколько положено, столько и получишь, и ни копейкой больше. И хотя это, в общем, не так уж мало, точный расчет все равно нужен. Я сразу же успокоил его:
- Требуется твой совет.
- А, совет, - сказал он успокоенно. - Интересно, кому сегодня могут пригодиться советы такого отставной козы барабанщика, как я? Или ты в отставку собрался? Вот тут могу в деталях изложить, как это все бывает.
- Насчет отставки зайду в другой раз, - пообещал я. - А сейчас, может, пойдем, посидим где-нибудь в тишине и уюте...
И я двинулся в комнаты, но Варвара встала на дороге.
- Нельзя, нельзя! - удержала она меня и даже схватила за руку. - У меня там беспорядок, затеяла сегодня уборку, и ради тебя не стала отменять, ты уж извини. Идите, вон, в его закуток, там наговоритесь про свои военные тайны.
Мне было все равно, где сидеть. Мы расположились на диванчике около тумбочки с проигрывателем, и я объяснил ему, в чем заключалось дело.
- Да, - сказал он, медленно вспоминая, разглядывая нацарапанный мною на полях газеты "Красная звезда" рисунок - форму зеркальца. - Такое я встречал. Два, или три даже раза. Запомнилось, потому что не часто бывает. Мы ведь расписываемся когда? Когда разминируем или проверяем, а не когда минируем. А этот фашист обнаглел. Самоуверенный был. Словно с самого начала предупреждал: не сомневайся, мол, заминировано, и лучше не связывайся, все равно я тебя перехитрю, и пожертвуешь ты своею молодой жизнью.
- Но ты-то, я вижу, не пожертвовал.
- Это да. - Он поскреб пальцем лысую макушку. - Но и похвалиться особо нечем. Я, скажем, сколько мин извлек на своем веку - не знаю, и никому не сосчитать. Но он-то был чистоплюй, он минных полей не ставил, это делали кто попроще. Конечно, может, и ставил, но там, как ты понимаешь, обходились без расписок, потому что минное поле ты на извлекаемость не поставишь, там, так сказать, массовое производство, поток. Ну, конечно, найти подходящее место, схоронить там, где мину никто не ждет - тоже хитрость нужна, но в этом разбираться я научился еще в тридцать девятом. А он занимался большими объектами. И, прямо сказать, хитрости в нем было немало.
- Но ты разбирался?
- Разбирался - потом, задним числом, когда грохнет, и ты начинаешь думать: вроде бы все предусмотрел, все сделал правильно, а все же, значит, не все. Но в конце концов я эти кроссворды решать перестал. Старался уничтожать на месте. Правда, кой-чему он меня в конце концов научил ...
