Артем Абрамов - Место покоя Моего
Верно подумал. Нужно.
А он, к слову, всегда верно думал.
Петр иногда прикидывал: скажи он Иоанну правду — про живое время, про его Службу, про тайм-капсулы, про все остальное, включая идею проекта «Мессия», как тот отреагирует? И сам себе отвечал: очень не исключено, что — всерьез, что — вполне адекватно.
Может, и придется когда-нибудь сказать, кто это сейчас сможет предвидеть? Может, и придется… Тем более что решение, которое, если уж быть окончательно честным с самим собой, зрело давным-давно, где-то глубоко в подсознании зрело вопреки всяким правилам, уложениям и даже логике, решение это, наконец, созрело. Иоанн останется жить. Кем он станет жить, не Крестителем же, не Предтечей — так это второй вопрос, его и решать — во вторую очередь. А Предтеча умрет, как точно сообщено «городу и миру» евангелистом Матфеем, бывшим римским сборщиком податей; уже попавшим в число верных учеников Христа.
— Тыква, говоришь… — задумчиво сказал Петр. — Где я тебе ее возьму?
— Думаю, в доме есть… — размышлял Иоанн. — Где-нибудь рядом с кухней… Усыпим стражу, пусть отдохнут немного, а тыкву поищем. А потом они проснутся, не вспомнят о том, что спали, и ты с ними пойдешь во дворец. И все будет, как тогда…
Тогда была не тыква. Тогда были камни.
Они с Иоанном — в тот год ему, кажется, исполнилось двадцать пять — шли теплым вечером по дороге из Кумранской обители в Иерусалим. Было тоже лето, темнело поздно, но воздух уже подернулся серо-сизой туманной дымкой сумерек. Пришли почти, оставалось километров шесть, то есть примерно четыре поприща, когда далеко впереди показались всадники. Римский разъезд. Вероятно, они ехали из крепости Антония в Иерихон, во дворец Ирода. Встречаться с ними желания, разумеется, не возникло. И тогда Петр превратил себя и ученика в камни. С собой у него — в одном из множества карманов мантии — был крохотный креатор, прибор, действие которого основано на принципе голографического построения. Вообще-то мощный стационарный креатор может что угодно превратить во что угодно. Человека — в слона. Дерево — в самолет. И так далее, было бы что превращать, была бы основа… Ну, не превратить, конечно, а заставить наблюдателя видеть навязанное. А креатор у Петра был махонький, слабосильный, он даже кустов из двух людей сделать не мог — только камни, нечто бесформенное… Ну, римляне и не обратили внимания, проскочили мимо…
Иоанн прав: из тыквы на блюде получилась бы преотличная голова, да только не было у Петра с собой креатора, как не было ни одного кармана в его легкой лацерне. А мчаться за креатором в известный дом в Нижнем городе — поздно, поезд ушел. Правда, сейчас их двое — паранормов, можно попробовать без креатора, но как проверить — получится или нет? Дело в том, что хороший паранорм может навязать постороннему — или нескольким посторонним — иллюзию, или, точнее, создать наведенную галлюцинацию, да только сам он по-прежнему будет видеть то, из чего эту галлюцинацию сотворил. Иначе — она разваливается.
Было дело: развлекался так Петр в дружеских компаниях с застольями…
— Смотри внимательно, — сказал Петр. — Что ты видишь? Он сосредоточил себя на светильнике, закрыл глаза.
— Вижу кувшин, — сообщил Иоанн, — а теперь в нем — роза… Нет, уже две розы…
Петр открыл глаза: перед ним по-прежнему горел светильник.
— А теперь? — спросил.
— Кувшин с розами, — подтвердил Иоанн. — Хороший кувшин. Подробный. Видимо, римская работа — глазировка очень тонкая…
— А розы?
— Одна красная, другая белая… Слушай, на них капли росы появились…
— Ну, все, — сказал Петр. — Представление окончено.
— Только начинается, — не согласился Иоанн. — Пойдем искать тыкву.
Стражников они уложили спать без всяких сложностей — тем легче, что двое из шести, пришедших с Петром, уже славно кемарили, привалившись затылками к стене первой комнаты.
Тыкву они нашли в заднем дворе под навесом. Хорошую тыкву, желто-коричневую, твердую. Главное — большую. Иоанну очень понравилась.
— Хорошая у меня голова, — порадовался он, — крепкая, здоровая.
— А кровь? — спросил Петр. — Я же должен быть весь в крови. И на себя и на твою голову меня не хватит. Никогда не считал себя сильным гипнотизером.
— Гипнотизер… — Иоанн изучающе повторил новое слово. — От греческого «гипнос», сон… А что? Точно. Все как во сне. Так? — вдруг спросил.
И Петр немедленно обнаружил кровь на своей белой лацерне, кровь на руках, кровь на мече, даже на сандалиях брызги крови.
Засмеялся:
— Неплохо! Побереги силы, они, как я теперь вижу, нам понадобятся. А кровь мы найдем легко…
С кровью и впрямь проблем не возникло: одного жирного голубя хватило, чтобы извозить Петра в крови по уши. Как из боя вышел. Тыкву положили на блюдо и накрыли чудовищно грязной туникой Иоанна — или что там от нее осталось после шести дней отсидки в антисанитарных условиях каменоломни.
— Может, сначала на мне проверишь? — осторожно спросил Иоанн.
— Не буду, — нахально ответил Петр. — Лучше экспромтом. Надежнее. Я себя знаю…
Он отчетливо представлял то, что должны увидеть тетрарх, Иро-диада, Саломия, многочисленные гости. Он так ярко представлял себе это, что суеверно боялся реализовать представление до назначенного срока: боялся растратить силы. Он действительно не числил мастерство гипнотизера в списке своих сильных качеств, если и мог что, то так — на четверочку. Очень надеялся на то, что четверки здесь хватит за глаза.
— Найди в доме какую-нибудь одежду, — сказал он Иоанну, — и поспеши прочь из города на северо-восток. Выйдешь к Ярдену — уйди на два поприща к северу от того места, где ты посвящал людей, и жди меня там. Только спрячься, а я услышу тебя.
— Может, мне все-таки остаться и помочь тебе? Вдвоем надежнее…
— Не стоит. Справлюсь. Лучше, чтобы тебя здесь не видели.
— Тогда я возьму в доме еды и питья на двоих.
— Естественно, — рассеянно согласился Петр.
Ему было не до житейских мелочей. Он уже мысленно входил в дворцовый зал с накрытым тряпкой блюдом на вытянутых руках, он уже шел по мраморным; плитам в напряженном до разрыва воздухе — ожидание, замешанное на любопытстве, страхе, ужасе, торжестве, зависти, восхищении, на множестве чувств замешанное ожидание напрягло атмосферу так, что Петр шел по залу, как сквозь воду, физически ощущая мощную плотность воздуха.
Так все и вышло — как он предвидел.
Только в действительности все оказалось труднее, потому что под грязной тряпкой на золотом блюде лежала не желтая спелая тыква, а окровавленная голова Предтечи, разметавшая по тусклому золоту длинные грязные, свалявшиеся волосы, и мертвые глаза его были широко открыты и тоже напряженно смотрели вперед, будто только они и остались жить — вопреки смерти.
