Роберт Хайнлайн - Там, за гранью
Приходилось ли кому-либо еще испытывать что-то подобное? И чем это объяснялось? И означало ли что-нибудь? Когда Гамильтон поделился своими мыслями с Каррузерсом, тот отозвался лаконично:
– Не топчитесь на месте, рассуждая об этом. Организуйте группу и займитесь изучением.
Гамильтон организовал. И они уже выяснили, что в этом чувстве не было ничего необычного, хотя до сих пор о нем никто всерьез не думал и не говорил. Разве стоит внимания подобная мелочь? Им удалось найти субъектов, у которых это чувство было развито в большей степени – с того времени сам Гамильтон перестал быть подопытным кроликом.
Теперь он позвонил руководителю группы:
– Есть что-нибудь новое?
– И да, и нет. Мы отыскали парня, который с восьмидесятипроцентной вероятностью может различать металлы и со стопроцентной – отличать металл от дерева. Однако к пониманию природы явления ни на шаг не приблизились.
– Вам что-нибудь нужно?
– Нет.
– Если понадоблюсь – звоните. Полезный Феликс, бодрый херувим…
– О'кей.
Не следует думать, будто для Великого Исследования Гамильтон Феликс был так уж важен. Он являлся далеко не единственным генератором идей – в распоряжении Каррузерса таких было несколько. Вероятно, Великое Исследование ничего не потеряло бы, даже не участвуй в нем Гамильтон.
Однако в этом случае оно проводилось бы чуть-чуть иначе.
Кто может оценить относительную важность того или иного индивидуума? Кто был более важен – Первый Тиран Мадагаскара или безымянный крестьянин, который его убил? Работа Феликса имела некоторое значение. Но то же самое можно было сказать и о каждом из восьми тысяч участников Великого Исследования.
Прежде чем Гамильтон успел перейти к очередным делам, раздался звонок. Это был Джейкобстейн Рэй.
– Феликс? Если хотите, можете зайти и забрать своего многообещающего молодца.
– Прекрасно. Каковы результаты?
– Впору с ума сойти. Он начал с семи правильных ответов кряду, а потом вдруг сорвался. Результаты не лучше случайных – пока вовсе не перестал отвечать…
– Вот оно что… – протянул Гамильтон, размышляя попутно о некоем вислоухом кролике.
– Да, вот так. Он совсем обмяк. Работать с ним – что змею в дырку заталкивать.
– Ладно, попробуем в другой раз. Тем временем я займусь им.
– Буду рад помочь, – задумчиво проговорил Джейк. Похоже, мальчишка прилично потрепал ему нервы.
Когда Феликс вошел, Теобальд просто сидел, делая меньше чем ничего.
– Хелло, малыш. Готов ехать домой?
– Да.
Прежде чем взяться за сына всерьез, Феликс дождался, пока они не уселись в машину и не задали автопилоту курс на возвращение домой.
– Рэй сказал мне, что ты не очень-то помог ему.
Теобальд сосредоточенно крутил вокруг пальца веревочку.
– Так как? Помог ты или нет?
– Он хотел, чтобы я играл в какие-то глупые игры, – заявил ребенок. – В них нет никакого смысла.
– И ты бросил?
– Да.
– А мне казалось, ты обещал помочь…
– Я не обещал.
Феликс постарался припомнить. Возможно, ребенок был и прав – таких слов произнесено не было. Однако оставалось еще чувство контракта, «встречи умов».
– Мне кажется, мы упоминали о каком-то вислоухом кролике…
– Но, – заметил Теобальд, – ты же сам сказал, что я и так смогу его получить. Ты сам сказал!
Остаток пути они провели главным образом в молчании.
Глава 16
Живые или мертвые
Мадам Эспартеро Карвала снова посетила их – неожиданно и без церемоний. Она просто позвонила по телефону и объявила, что направляется их повидать. В прошлый раз она пообещала Филлис заглянуть и посмотреть на ребенка. Однако за прошедшие с тех пор четыре года она ни словом не дала о себе знать, и Филлис уже перестала ждать ее. Не станет же она навязываться космически далекому члену Совета Политики!
В новостях им встречались упоминания о ней: мадам Эспартеро избрана на очередной срок, будучи единственным кандидатом; мадам Эспартеро подала в отставку; здоровье Великой Старой Леди Совета пошатнулось; преемник мадам Эспартеро избран на досрочных выборах; Карвала мужественно борется за свою жизнь; Планировщики благодарят старейшего члена Совета за шестнадцатилетнюю службу. Она стала непременным атрибутом стереофильмов и сюжетов в новостях.
В прошлый раз Гамильтон, встретившись с Карвалой, подумал, что она выглядит куда старше, чем это вообще возможно для человеческого существа. Увидев ее на этот раз, он понял, что ошибался. Она казалась невероятно сморщенной и хрупкой, и по тому, как с каждым движением мадам Эспартеро непроизвольно сжимала губы, было видно, каких усилий они стоили Карвале.
Однако глаза ее по-прежнему блестели, а голос все еще оставался твердым.
Мадам Эспартеро и теперь доминировала над всем окружающим.
Филлис вышла ей навстречу.
– Мы так рады вашему приезду! Я не ожидала увидеть вас снова…
– Я же говорила тебе, что вернусь посмотреть на мальчика.
– Да, я помню – но прошло уже так много времени, а вы не появлялись…
– Бессмысленно смотреть на ребенка, пока он не оформился и не в состоянии говорить за себя. Где он? Приведите его.
– Ты найдешь его, Феликс?
– Конечно, дорогая.
По дороге Феликс удивлялся, как это он, взрослый человек, в полном расцвете сил, позволяет себе раздражаться на ссохшуюся старушонку, одной ногой уже стоящую в крематории. Уж слишком это по-детски!
Теобальд не желал расставаться со своими кроликами.
– Я занят.
Феликс представил себе, как это будет выглядеть, если он вернется в гостиную и объявит, что Теобальд примет мадам Эспартеро – если только вообще примет – в крольчатнике. Не может же он сыграть такой шутки с Филлис.
– Послушай, сынок, у нас в гостях леди, которая хочет тебя видеть.
Ответа не последовало.
– Решай, – бодро заявил Феликс, – сам ты пойдешь или предпочитаешь, чтобы тебя тащили? Мне все равно.
Теобальд медленно окинул взглядом все два метра своего отца и без дальнейших прений двинулся к дому.
– Мадам Эспартеро, это Теобальд.
– Вижу. Подойди ко мне, Теобальд.
Теобальд не шелохнулся.
– Подойди к мадам, Теобальд, – коротко сказала Филлис, и мальчик сразу повиновался.
Феликс не понимал, почему сын слушался матери куда охотнее, чем отца. Черт возьми, ведь он всегда был добр и справедлив к нему! Тысячи раз он сдерживался, не позволяя себе вспылить.
Мадам Карвала разговаривала с мальчиком тихо – так тихо, что ни Гамильтон, ни Филлис не могли разобрать ни слова. Теобальд глядел на нее исподлобья и норовил отвернуться, однако она настаивала и, поймав взгляд ребенка, не отпускала его. Наконец он ответил – таким же тихим и серьезным голосом. Их диалог длился несколько минут, потом Карвала выпрямилась на стуле и проговорила несколько громче:
