Пьер Буль - Планета обезьян. Рассказы
Аббат Монтуар не почувствовал никакой радости от этого блестящего превращения. Он жадно погрузился тогда в чтение доклада. Он заставил дать тысячу объяснений, не довольствуясь пониманием общего смысла и стремясь постичь точное значение каждого термина. Это его не удовлетворило. Так велико было его мучительное желание внести ясность в душу, так велика была его жажда понимания, что он тайком купил учебники медицины и специальные труды, посвященные органам зрения. Чем дальше он продвигался в своих новых познаниях, чем больше деятельность этих органов становилась ему известной, тем решительнее его разум должен был признать, что научное объяснение излечения невозможно, и тем больше он упорствовал в страстном исследовании, не осмеливаясь признаться себе, что им руководила надежда найти такое объяснение.
В этот вечер разум продиктовал ему научный, неизбежный в его неоспоримой очевидности вывод.
— Нельзя в этом сомневаться, — сказал он громко. — Это — чудо. Я должен в это верить. Нужно, чтобы я в это верил.
Он закрыл книги и принялся размышлять, обхватив голову руками, заставляя себя славить господа словами, соответствующими безмерности оказания им милости. Но вскоре он не мог продолжать молитву. Несмотря на все усилия, он искал еще другие объяснения естественного порядка, еще более невероятные, еще более бессмысленные. Его ум был занят теперь теми необычайными сочетаниями атомов, которые современная наука признает теоретически возможными, математика объясняет, но самопроизвольная реализация которых требует столь невероятного случая, что она практически невозможна в нашей вселенной.
Он повторил себе доводы своей собственной проповеди. Проявлением лишь сверхъестественной волн можно объяснить подобный невероятный случай, приравниваемый человеком к чуду. Это говорил он. Сейчас с подобными заявлениями выступили крупны1 научные авторитеты. Однако исключение было всегда теоретически возможно! Он чувствовал, что его Разум теряется в статистических цифрах и законах. Невольно он пытался вспомнить тот чрезвычайно по большой процент, которым один ученый оценивал вероятность неожиданного синтеза самой простой из клеток.
У него закружилась голова, когда он подумал о миллиарде различных клеток, входящих в зрительный аппарат. Он понял, наконец, смехотворность этой последней надежды. Из всех предположений подобная случайность была самым невероятным. Все области науки фатально приводили к признанию божественного чуда. На кафедре он говорил о так называемом конфликте между религиозным учением и разумом.
Здесь учение и разум были в согласии. С какой бы стороны он ни брался за решение вопроса, он неизбежно приходил к божественной воле. Аббат Монтуар провел рукой по лбу, мокрому от пота, и закончил с трудом тягостную благодарственную молитву. Когда он, так и не обретя душевного спокойствия, собрался лечь спать, ему принесли письмо от архиепископа, приглашавшего его к себе на следующее утро.
Едва он вошел в покои архиепископа, как заметил перемену в отношении к себе окружающих прелата. Во время прежних визитов он видел недоверие, близкое к враждебности, которое странно контрастировало со слепым довернем, оказываемым ему простым народом, и до боли его огорчало. Сегодня же первый викарий бросился ему навстречу, едва объявили о его приходе, и выказал радушие, в котором чувствовалось уважение.
— Я знаю, у его высокопреосвященства есть приятные новости для вас, — сказал он. — Он хочет вам объявить их лично. Поверьте, я очень рад.
Он не успел продолжить, так как архиепископ уже попросил ввести аббата Монтуара.
Прелат встал ему навстречу, и, когда аббат нижайше преклонил колена, его преосвященство поднял его. Он устремил на него взор, полный восхищения, к которому примешивалось вопрошающее любопытство. Он долго молчал. Казалось, он обдумывал проблему чрезвычайной важности, не в силах решиться задать главный вопрос. Наконец он заговорил, тоже с оттенком почтительности:
— Сын мой, у меня есть замечательная новость для вас. Я знаю, она наполнит вас счастьем, и рад, что первый говорю вам о ней.
Я получил большое письмо из Рима по поводу исцеления Жана Курталя. Ваши заслуги и добродетели рассматриваются в нем с исключительной благосклонностью. Чудесный случай был тщательно исследован высшими авторитетами в вопросах веры. Каждое из обстоятельств было тщательно взвешено, в то время как заключения врачей стали предметом долгого и терпеливого изучения. Вывод нашего святого отца: в этом исцелении налицо все признаки божественного чуда. Он еще не высказался официально — вы знаете, как церковь должна быть осторожна в подобных случаях, — но, судя по тону письма и указаниям, которые оно содержит, вполне вероятно, что он вскоре это сделает. Он поручил мне сказать вам, что взор господа устремлен на вас…
Возрадуемся же, сын мой. Это огромная милость, которую оказал вам господь. Она, несомненно, заслужена необычайными достоинствами, и ее слава отразится на всех нас, слугах господа.
— Ваше высокопреосвященство… — сказал священник, опустив голову.
Далекий от того, чтобы испытывать огромную радость, он был подавлен, словно это блестящее утверждение, идущее от высшей духовной власти, нанесло ему последний удар.
— Ваше высокопреосвященство, я должен признаться… В тот момент, когда я призывал святое имя, у меня не было веры. Я не признавал возможность его вмешательства!
Архиепископ долго смотрел на него, не выказывая удивления. Он молча размышлял, затем заговорил тоном отеческой власти:
— Пути господа неисповедимы, сын мой. Я буду так же искренен, как и вы. Когда вы объявили мне о происшедшем, я не поверил. Я тоже согрешил недостатком веры. И чтобы еще больше открыть вам мое сердце, скажу, что, будь я на вашем месте, я испытывал бы те же сомнения и колебания. Бог выбрал этот случай, чтобы дать нам обоим урок, показав на одном из чудеснейших примеров силу наивной веры простой женщины и ничтожество нашего звания. Поблагодарим же его вдвойне за милосердие и за это обнаружение себя, подтвержденное нашим святым отцом, открывшим нам глаза, нам, которые сами были слепы.
Священник с минуту стоял молча, в нерешительности, затем бросился плача к ногам архиепископа.
— Но я… я сам еще не убежден, ваше высокопреосвященство! Я все еще сомневаюсь. Увидев своими глазами, дотронувшись своими руками, я не поверил по-настоящему в его присутствие! Когда наука дала мне неопровержимые доказательства, я не поверил науке! Я изучал сам, один. Я дошел до изнурения, пытаясь найти ошибку в рассуждениях и выводах. Не сумев обнаружить ее, я стал сомневаться в своем собственном суждении! Я отрицал ценность ума! И сегодня, ваше высокопреосвященство… О! Какой демон живет в моей душе? Что я за существо? Что я за священник, более жалкий, чем самый жалкий из безбожников!.. Сегодня, когда мне дано высочайшее подтверждение, когда это чудо возведено в ранг догмы самим представителем Христа, — в это чудо, которое сам я вызвал, которое сам я пережил, я, слуга господи, я, недостойный, я не могу в него поверить!
