Джейн Харпер - Засуха
Фальк встал и, повернувшись к Хэдлерам спиной, пошел прочь. Он направился в глубину кладбища и шел, оглядываясь, пока не нашел нужный ряд. Надгробья в этой части кладбища потеряли свой блеск долгие годы назад, но многие из них были знакомы ему, как старые друзья. На ходу он нежно провел рукой по одному, другому, и, наконец, вот он стоит перед выцветшим на солнце камнем. Цветов на этой могиле не было, и только тут ему пришло в голову, что их надо было принести с собой. Хороший сын так и поступил бы. Принес бы матери цветов.
Вместо этого, достав салфетку, он наклонился и счистил слой грязи и пыли с ее имени, вырезанного в камне. Потом — с даты ее смерти. Он никогда не нуждался в напоминаниях об этом дне. Сколько себя помнил, он всегда знал, что мать умерла в тот день, когда он родился. Осложнения после родов и потеря крови, неохотно отвечал ему отец, когда он достаточно подрос, чтобы задавать вопросы. А потом кидал на сына взгляд, от которого у Фалька появлялось ощущение, что оно — почти — того стоило.
Когда он стал постарше, у него появилось обыкновение ездить на велосипеде на кладбище и стоять часами над могилой матери в качестве искупления. В конце концов до него дошло, что никого не заботит, стоит он там или нет, и их отношения превратились в своего рода одностороннюю дружбу. Он очень старался ощутить хоть какую-то сыновнюю любовь, но даже тогда эти эмоции казались ему какими-то неестественными. Ему просто не удавалось пробудить в себе чувства по отношению к женщине, которую никогда не знал. Где-то глубоко внутри он постоянно чувствовал себя виноватым, что Барб Хэдлер значит для него гораздо больше.
Но навещать мать ему нравилось, а она оказалась прекрасным слушателем. Он начал приносить с собой еду, книги, уроки. Валяясь в траве рядом с ее надгробием, он болтал без умолку все, что в голову придет, — о том, что было сегодня и что будет завтра. О своей жизни.
Не успев осознать, что делает, Фальк лег на короткую жесткую траву у могилы. Вытянул ноги. Деревья над головой отбрасывали тень, и жара казалась чуть менее невыносимой. Устремив взгляд в небо, он еле слышно — почти шепотом — повел рассказ о Хэдлерах и о возвращении домой. О том, как вновь увидел Гретчен. Про тяжесть в груди, которая возникла, когда он увидел Мэнди в парке и Иэна в магазине. Поведал ей о своих страхах и о том, что, может, он так никогда и не узнает правды о Люке.
После того, как у него кончились слова, он закрыл глаза и просто лежал неподвижно рядом с матерью, а земля и воздух баюкали его, окутав теплом.
Когда Фальк проснулся, солнце было уже в другой стороне. Зевнув, он поднялся с травы и потянулся, разминая затекшие мышцы. Сколько он пролежал тут, было неясно. Он встряхнулся и зашагал обратно через кладбище к главным воротам. Но на полпути остановился. Была еще одна могила, которую ему следовало навестить.
Чтобы найти ее, потребовалось гораздо больше времени. Могилу он видел всего один раз, во время похорон, незадолго до того, как покинул Кайверру навсегда. В конце концов он наткнулся на нее чуть ли не случайно: небольшая плита, скромно притулившаяся среди других, более вычурных надгробий. Она совсем заросла сухой желтой травой. У плиты лежал единственный букет — связка иссохших стеблей в истрепанной полиэтиленовой обертке. Достав салфетку, Фальк наклонился, чтобы отчистить от грязи выгравированное на плите имя. Элеанор Дикон.
— А ну не трожь, ты, ублюдок!
Голос раздался из-за его спины, и Фальк подскочил. Он повернулся и увидел Мэла Дикона, который сидел в самой тени, у ног каменного ангела в соседнем ряду. В руке у него была бутылка пива, а у ног дрых его бурый мясистый пес. Собака проснулась и зевнула, показав язык цвета сырого мяса, когда Дикон не без усилия поднялся на ноги. Бутылку он оставил в ногах у ангела.
— Убери от нее лапы, пока я их не отрезал.
— Не нужно, Дикон. Я уже ухожу. — Фальк отступил. Дикон сощурился на него.
— Так ты тот парень, да?
— А?
— Ты парень Фалька. Не сам папаша.
Фальк взглянул стрику в лицо. Челюсть агрессивно выпячена, а глаза более ясные, чем когда он видел его в прошлый раз.
— Да. Я его парень. — Фальку вдруг стало грустно. Он повернулся, чтобы уйти.
— Да. Вали отсюда, надеюсь, теперь уже навсегда. — Дикон сделал шаг вслед. На ногах он держался нетвердо. Дикон дернул за поводок, и животное взвизгнуло.
— Пока нет. Осторожнее с собакой. — Фальк даже не остановился. Сзади послышались неровные шаги — Дикон явно пытался его догнать.
— Что, не можешь оставить ее в покое, да? Может, ты и ребенок, но точь-в-точь как папаша. Мерзость.
Фальк повернулся.
Со двора долетали отчетливые голоса. Один — громкий, другой — потише. Аарон, двенадцати лет, плюхнул школьную сумку на кухонный стол и подошел к окну. Отец стоял, скрестив руки на груди. На его лице было написано плохо скрываемое нетерпение. Перед ним стоял Мэл Дикон, который тыкал в него пальцем.
— Шесть голов пропало, — говорил Дикон. — Пара ярок, четыре барашка. Из тех самых, которых ты смотрел на прошлой неделе.
Эрик Фальк вздохнул.
— И я тебе говорю, что их здесь нет, приятель. Можешь пойти проверить, если времени не жалко. Я не против.
— Так, говоришь, это совпадение, да?
— Скорее это все дыры у тебя в изгороди, так я думаю. Если бы мне нужны были твои овцы, я бы их купил. Но, на мой взгляд, дело того не стоило.
— Овцы у меня в полном порядке. Скорее, зачем покупать, если можно просто у меня их спереть, да? Верно? — к концу фразы Дикон уже просто орал. — Не в первый раз ты прибираешь к рукам то, что принадлежит мне.
Эрик Фальк молча смотрел на него с секунду, потом с недоверием потряс головой.
— Тебе пора уходить, Мэл. — Он повернулся, чтобы уйти, но Мэл грубо схватил его за плечо.
— Она позвонила из Сиднея, сказала, что больше не вернется, знаешь ли. Что, доволен теперь? Небось гордишься, герой, да? Что подговорил ее свалить?
— Твою хозяйку я ни к чему не подговаривал, — сказал Эрик, смахивая его руку с плеча. — Я бы сказал, ты и сам с этим справился, с помощью кулаков и бухла, приятель. Удивляет только одно — что она выдержала так долго.
— Ой, да, ну прям рыцарь на белом коне, ты! Всегда рядом, готов подставить плечо, чтобы ей поплакаться, а может, и в постель заодно затащить, а?
Эрик Фальк вытаращил глаза. И расхохотался — взрыв чистого, ничем не сдерживаемого веселья.
