Блокада. Книга 3. Война в зазеркалье - Бенедиктов Кирилл Станиславович
Эккарт подошел к приятелям и приобнял их за плечи.
– Ну как вам Байройт? Я же говорил – здесь непременно нужно побывать!
– Почему вы не сказали, что тоже приедете, Дитрих? – недовольно спросил Гитлер. – К чему все эти тайны?
– Это всего лишь необходимая предосторожность, – Дитрих поставил свою корзину на изящный журнальный столик. – Все полагают, что я поехал в деревню, навестить тетку. В какой-то мере это правда: я действительно был в деревне, и вот что я оттуда привез!
Он театральным жестом сдернул белую ткань с корзинки.
Корзинка была доверху набита деревенской снедью. Посередине красовался могучий розовый окорок, окруженный тугими красными помидорами. Обезглавленный труп откормленной индейки прятался в пучках свежей зелени. Круги домашней колбасы пахли так аппетитно, что рот Гитлера сразу же наполнился слюной [22]. Отдельно лежал завернутый в белую бумагу просвечивающий золотом слиток – настоящее сливочное масло.
– Вы нас балуете, Дитрих, – нахмурился Вагнер.
По нынешним полуголодным временам подарок Эккарта и впрямь был роскошным. Даже в таких аристократических домах, как вилла Вагнера, с продуктами дела обстояли не лучшим образом: хозяева могли пить драгоценные вина, хранившиеся в их погребах с добрых старых времен, но на завтрак намазывали на хлеб синтетический маргарин, а ужинали отварной брюквой.
– Пустяки, – усмехнулся поэт, – у тетки зажиточное хозяйство. Главное же – мне удалось ввести в заблуждение тех, кто за мной шпионил. В результате никто не знает, что я здесь.
– За вами следят? И кто же?
– Полагаю, коммунисты. Но, может быть, и люди Рема. Он в последнее время стал проявлять чересчур большой интерес к моей скромной персоне.
– Эрнст Рем? – удивился Гитлер. – Начальник отдела пропаганды?
В мюнхенских казармах Рем пользовался репутацией храброго офицера и патриота. Зачем же ему шпионить за Эккартом?
– Кстати, я слышал краем уха, что Рем собирается перетащить тебя в свой отдел, – продолжал поэт. – Если такое предложение поступит, ни в коем случае не отказывайся.
В гостиную вошла горничная с серебряным подносом в руках. Бокалов на подносе оказалось не три, а четыре – прислуга в доме Вагнеров отличалась расторопностью.
– Хильда, голубушка, – распорядился Эккарт с фамильярностью, выдававшей в нем старинного друга семьи, – отнеси корзинку на кухню. Пусть повар что-нибудь из этого приготовит.
– Прозит, господа, – сказал хозяин, поднимая хрустальный бокал с рубиновым напитком, – и да здравствует Великая Германия!
– А где же ваша прелестная супруга? – спросил Розенберг. – Неужели она не присоединится к нам?
– Позже, – на аристократическое лицо Вагнера набежала легкая тень. – За ужином.
Он откинулся в кресле, скрестив на груди руки и внимательно обвел взглядом своих гостей.
– Как я понимаю, Дитрих, вы не ввели наших молодых друзей в курс дела.
– А зачем? Чтобы они испугались и не пришли?
– С какой это стати мы должны чего-то бояться? – насупился Розенберг.
– Потому что вас ожидает кое-что необычное, – сказал Эккарт. – Вы знаете, разумеется, об обществе «Туле»?
– Конечно, – кивнул Гитлер. – О нем все знают [23].
– После того, как евреи и коммунисты расправились с многими видными членами «Туле», воспользовавшись небрежностью секретаря общества, было решено создать внутренний круг посвященных. В этот круг входит господин Вагнер.
– И господин Эккарт, – с улыбкой добавил хозяин дома. – Что же касается Винифред, то моя дорогая жена еще не посвящена в тайну.
– А как же мы? – удивился Розенберг.
– Вас, друзья мои, решено было принять во внутренний круг общества.
– Это большая честь, – пробормотал Гитлер. – Но разве можно... вот так, сразу?
– Не только можно, но и совершенно необходимо. Я не хочу, чтобы о вашей принадлежности к обществу было известно за его пределами. Больше того – за пределами внутреннего круга.
Эккарт с удовольствием допил портвейн и потянулся за графином, чтобы налить себе еще порцию.
– Помните, что я говорил вам о Реме? Этот человек рыщет вокруг «Туле», как такса вокруг лисьей норы. Возможно, он хочет внедрить в общество своих агентов. При той безалаберности, которая свойственна членам «Туле», это не так уж сложно. Не удивлюсь, если роль осведомителя он предназначил тебе, мой дорогой Адольф.
– Мне? – переспросил Гитлер. – Но как же... если я буду принят во внутренний круг...
– О котором Рем ничего не знает и не узнает, – со смехом ответил Эккарт. – Будешь рассказывать ему, чем занимаются бездельники, собирающиеся на Максимилианштрассе. Не беспокойся, это продлится недолго. Я предрекаю тебе блестящее будущее, мой дорогой Адольф.
– А мне? – с обидой спросил Розенберг. – Какое будущее вы предрекаете мне, Дитрих?
– Не волнуйся, Альфред, ты тоже прославишься. Твоя эрудиция и аналитический ум сделают тебя пророком, к которому станут прислушиваться миллионы. Тебе предстоит написать Библию нового мира, великий миф возрожденной Германии!
Глаза Эккарта подозрительно заблестели.
– Но для того, чтобы многого добиться, следует много работать. Ваше посвящение не только большая честь, но и огромная ответственность. У Адольфа – задатки хорошего организатора, у Альфреда – идеолога-интеллектуала. Но их следует развивать. Адольф, для того, чтобы добиться большего, тебе следует выступать с речами.
– Но у меня нет ораторского дара, – смутился Гитлер.
Говоря так, он лукавил. Адольфу уже несколько раз доводилось произносить зажигательные речи в мюнхенских пивных, где ему даже аплодировали. Но проклятая неуверенность в себе делала публичные выступления мучительными для Гитлера: стоило хотя бы одному из слушателей возразить ему, или, того хуже, начать над ним насмехаться, он тут же терялся, речь его делалась сбивчивой и невнятной. Он напоминал пылкого, но неопытного любовника, который до смерти боялся опозориться перед предметом своей страсти.
– Ерунда, – возразил Эккарт. – Я не случайно наблюдал за тобой все это время. Ты прирожденный оратор. Тебе лишь не хватает веры в то, что ты можешь увлечь за собой аудиторию.
Он повернулся к Розенбергу.
– У Альфреда, напротив, этой веры в избытке. Но у него напрочь отсутствует способность к мистической экзальтации, совершенно необходимой для того, чтобы стать вождем.
– Да я в сто раз больше мистик, чем Адольф! – возмутился Розенберг. – Он даже в существование Атлантиды не верит...
– К счастью, господа, мы находимся как раз в том месте, где раскрываются все скрытые способности человека, – вмешался в разговор Зигфрид Вагнер. – Вы здесь именно для этого.
– Нас что, ждет какое-то испытание? – беспокойно оглянувшись по сторонам, спросил Гитлер.
– Тс-с, – Эккарт приложил толстый палец к губам. – Больше никаких расспросов. Полагаю, мой дорогой Зигфрид, мы уже можем подняться в Пурпурный Кабинет?
Вагнер извлек из кармана золотые часы-луковицу.
– Да, до назначенного времени осталось всего семь минут. Не стоит заставлять их ждать...
Он поднялся с кресла и отворил дверь, ведущую во внутренние помещения дома.
– Прошу вас, мои молодые друзья. Оставьте сомнения и ступайте за мной.
Первым принял приглашение Розенберг. Гитлер, поколебавшись, последовал за ним. Оглянувшись, он увидел, как Эккарт украдкой допивает оставшийся в графине портвейн.
– Не беспокойся, Адольф, – ухмыльнулся поэт, – я иду с вами!
Поднявшись вслед за Вагнером на второй этаж виллы, гости оказались в кабинете, задрапированном темно-красными портьерами. Кое-где из-за портьер выглядывали мраморные лица с одинаково твердыми подбородками и прямыми римскими носами. В углу высилась статуя варвара, вытаскивающего из ноги стрелу. Посреди кабинета стоял черный рояль с поднятой крышкой.
– Прошу вас, располагайтесь, – Зигфрид указал на обтянутый бордовым шелком диван. – И постарайтесь ничему не удивляться.