Мэттью Мэтер - КиберШторм
— Можешь съесть ещё. Хоть целую сковородку. Я хотел растопить сало, чтобы пожарить на нём мясо. На вот, возьми хлеба.
Он наклонился к тумбочке и, взяв с неё подгорелый лаваш, передал мне. Я взял со сковороды ещё один кусочек и жадно заглотил его вместе с хлебом.
— Откуда у нас бекон? И хлеб?
— Хлеб испекли из муки рогоза — потом покажу, как её сделать, — а в одну из ловушек около реки попалась небольшая свинья. Я слышал, что в лесу водятся кабаны — о них уже несколько лет жалуются газеты в Гейнсвилле — но нам на них жаловаться — грех.
— Целая свинья?
Чак кивнул.
— Поросёнок ещё. Сьюзи разделывает её в подвале. А я пока поджарил кусочки шкуры, чтобы было с чего начать.
— Сьюзи её разделывает?
Её мне было сложно представить за таким занятием.
Чак рассмеялся.
— А кто, ты думаешь, всё это время занимался хозяйством? Я калека, а ты, — он замешкался, — ну, ты оказался на скамейке запасных. Наши женщины охотились, ловили рыбу, рубили дрова, топили печь и убирались в доме. И нас двоих кормили.
Я об этом не задумывался.
— Дай-ка мне листья папоротника, — сказал Чак и кивнул в сторону зелёных спиралек на диване. — Мы обжарим их в растопленном сале, они пропитаются, накормим тебя, как следует.
Я взял две горсти и бросил их на сковороду. Они зашипели, и Чак перенёс сковороду на угли.
Отпустив ручку, он бросил полотенце на тумбочку, посмотрел на пол и почесал голову.
— Мы знаем, что ты иногда выходишь по ночам, — тихо произнёс он.
Я почти и забыл про это.
— По правде сказать, мне надоело посылать за тобой свою жену. Пора с этим заканчивать, Майк.
— Прости, я не знаю…
Чак улыбнулся.
— Да можешь не извиняться. Я рад увидеть тебя на ногах. Мы почти две недели прожили без тебя.
Я не знал, что и сказать.
— Почему ты не поднялся и не вытащил меня из постели?
Он наклонился и помешал папоротниковые листья.
— Каждый боролся со своим демонами. Мы решили, что тебе нужно время. Мы не могли решить твои проблемы за тебя. Ты слишком много для нас значишь.
— Вы что-нибудь видели? Говорили с кем-нибудь? — спросил я.
Может, что-нибудь изменилось за те дни, что я провёл без сознания.
— По ночам наблюдаем за Вашингтоном. Никаких знаков, что идут бои или эвакуация. Думаю, всё без изменений. И мы ни с кем не разговаривали.
— Какие тогда у нас планы?
Он помешал листья, наколол один из них и подал мне.
— Ждать. Должно быть какое-то сопротивление, кто-то должен с ними бороться. Может они захватили только Восточное побережье.
— Ждать, значит?
Чак посмотрел мне в глаза.
— Мы сможем, Майк. Мы до сих пор живы. И у Лорен всё замечательно.
Он улыбнулся и качнул головой в сторону двери.
— Пойди, скажи «доброе утро».
Я медленно вздохнул полной грудью и потянулся.
— Это не твоя ошибка, Майк. И не тебе её исправлять. Иди, повидай свою семью. Подыши воздухом.
Я посмотрел на дверь и кружащиеся в лучах солнца пылинки. Идти к свету. Не убегать больше от жизни.
Лорен увидела меня с улицы через окно и улыбнулась. Невооружённым взглядом было заметно, что она беременна. Я улыбнулся ей и помахал, и она бросила топор на землю и побежала ко мне.
До чего же она красива.
День 63 — 23 февраля
— А их есть можно? — спросил я у Чака.
Я смотрел на гриб, растущий из-под гнилого ствола поваленного дерева на берегу реки. Я понюхал гриб и наклонил его. В земле под ним копошились личинки.
— Не знаю, — признался Чак.
Я вдруг вспомнил, как читал про то, что в нашем теле есть два мозга. Один в голове, который мы обычно и зовём мозгом, и другой в нашем кишечнике — ЭНС, энтеральная нервная система.
Раньше считалось, что ЭНС контролирует только пищеварительный процесс, но оказалось, что у неё более значительная роль. ЭНС была древним мозгом, совокупностью нервов, которые впервые появились у первых земных червеподобных существ.
Вся сложные живые организмы вели род от этих предков, в том числе и мы, люди. Мы по-прежнему были червями, если взглянуть на нас изнутри. Рот, пищевод, желудок, кишечник и, наконец, анус — мы представляли собой длинную трубку, в один конец которой поступала еда, а из другого — выходили отходы.
Мы были червями с руками и ногами.
Наш современный мозг произошёл от того — древнего. Сначала это был лишь придаток, отвечавший за работу рук и ног, затем он стал понимать, что видят глаза, и наконец, обрёл разум и сознание. Но он по-прежнему оставался лишь дополнением к мозгу древнему, той нашей части, которую мы называли шестым чувством.
Вслед за узнаванием неба, погоды и циклов луны, пришло и чувство связи с этим древним мозгом, и я слышал эхо его голоса: «не ешь эти грибы». А вот личинки…
Достав ложку из кармана, я начал выкапывать их, накладывая в пластиковый пакет. Черви могут есть червей.
Мы спустились к реке Шенандоа, чтобы проверить лески в воде и силки на берегу. Другим животным, как и нам, нужно было спускаться к воде с холмов, и это было отличное место для охоты и размещения ловушек. У меня на плече висело ружье: на тот случай, если мы увидим оленя или свинью, и, разумеется, для защиты, если мы увидим людей.
Остальные домики уже были пусты, даже тот, за которым я следил во время ночных вылазок.
Мы остались одни, нашим соседом был лишь свет ночью на горизонте, за которым мы постоянно внимательно наблюдали, ожидая каких-либо изменений, и продолжали влачить свою отшельническую жизнь.
— А что за мешки стоят на веранде? — спросил я.
Я заметил их утром, когда мы вышли из дома. Обычные мешки для мусора, и я решил, что остальные складывали в них мусор. Потом только я подумал: всё что гнило, девочки использовали для удобрений, да и что нам было выбрасывать?
— Это ещё одна задумка твоей жены: можно сложить одежду и постельное бельё в мешки, завязать их и оставить на две недели, тогда все вши передохнут, и не останется даже яиц. Они вылупятся внутри и умрут.
Я кивнул, ничего не сказав, и продолжил тщательно высматривать, не попадётся ли нам что-нибудь съестное.
Как существо всеядное, я мог съесть всё что угодно, но была и обратная сторона медали: сперва необходимо было решить, а съедобно ли оно.
В лесу можно было найти немало источников пропитания: ягоды, орехи, листья, почки. Я всегда полагал, что мы обрели господство над планетой благодаря своему мозгу, но на самом деле эта заслуга принадлежала желудку и нашей способности съесть всё, что только попадётся на глаза.
Была только одна проблема: не зная, что ты ешь, можно было легко умереть. Или отравиться, что в наших условиях означало то же самое.
— Я думаю, я мог бы стать китайцем, — сказал я Чаку.
Я всё чаще и чаще об этом думал. Какая на самом деле разница? Они стали похожи на нас, обретя богатство и благополучие, а мы — на них, начав следить за своим гражданами. Может, мы достигли точки соприкосновения, может, больше не имеет значения, кто будет стоять во главе.
— Китае-американец или американо-китаец, а? — рассмеялся Чак. — Так, значит?
— Мы не сможем долго тут протянуть, — ответил я.
Ручей около домика почти пересох после того, как в горах растаял последний снег. От него осталась лишь полоса грязи. А чтобы набрать чистой воды, нужно было дойти до реки, которая текла в нескольких километрах от нас и на триста метров ниже уровнем по высоте.
У Чака был йод, которым мы могли обеззаразить воду, но он закончился, и нам оставалось только кипятить её. Но вскипятить достаточное количество было непросто, и мы пили порой сырую воду, и, как следствие, страдали от диареи. С каждым днём мы слабели и приближались к голодной смерти.
Проверив снасти и ловушки, и не найдя ничего, мы набрали воду в бутылки, положили их в рюкзаки и сели на берегу около короткого отрезка порогов. Нужно было немного отдохнуть, прежде чем отправляться обратно вверх по склону горы. С пустыми руками.
— Как твоё самочувствие? — спросил, наконец, Чак. Вода в реке успокаивающе шумела.
— Хорошо, — соврал я.
Я плохо себя чувствовал, но, наконец, оставил добровольное затворничество.
— Голоден?
— Да не особо, — снова соврал я.
— Помнишь тот день, как раз перед тем, как всё началось, когда я пришёл к тебе на обед?
Я смотрел на тот берег, на голые деревья, перебирая в голове воспоминания последних месяцев. Нью-Йорк казался каким-то фильмом, вымышленным городом, существовавшим лишь в моём воображении. Реальный мир был здесь, мир боли и голода, страха и сомнений.
— Я тогда спал вместе с Люком?
— Ага.
— А ты принёс картошку-фри и фуа-гра?
— Точно.
Мы молча вспоминали блестящие ломтики жирной печени, заново переживали её вкус.
Я сжал челюсти и ощутил боль в зубах. Я открыл рот и тронул зубы пальцем. Они качались, а на пальце, когда я его вытащил, была кровь.
