Андрей Аникин - Пятое путешествие Гулливера
Через неделю, когда мы клали из едва обожженного кирпича новые стены для нашей казармы, а крестьяне ставили заново свои жалкие хижины, мы увидели удивительное зрелище.
На длинной веревке стражники вели того двукратно-сверхравного, который говорил нам речь. Теперь я увидел, что это уже немолодой человек. Он еле шел, ноги его были разбиты в кровь.
Его поставили на размытой плотине, а нас ударами гонга собрали к этому месту. Дно недавно существовавшего озера было покрыто толстым слоем топкого ила, в котором ноги увязали по колено. Старший из стражников влез на какой-то ящик, заговорил;
— Великий император Оан учит: не начинай дела, не спросив совета равных трижды и еще раз трижды. Этот негодяй не только не спросил совета, но поступил вопреки мнению равных. Парку Оана, этому священному для всех эквигомов месту, нанесен непоправимый ущерб. Так пусть равные накажут его!
Несколько секунд толпа молчалa, было даже слышно хриплое дыхание преступника. «Туда его!» — крикнул старший охранник, показывая на дно озера. Толпа-зашумела, как море перед бурей. Преступник упал на колени, но именно это, может быть, и погубило его. Первой к нему бросилась женщина, потерявшая в наводнении ребенка, и ударила. Сразу же мужчины, толкаясь и мешая друг другу, схватили несчастного за руки и за ноги и, раскачав, бросили в грязь. Рев толпы заглушил его крики. Люди хватали полные пригоршни грязи и забрасывали его. Скоро стал виден лишь грязевой холм, который шевелился как живой. Я отвернулся, не в силах вынести ужасное зрелище. Какова бы ни была вина этого человека, наказание без следствия и суда было ужасно…
К счастью, детей в наводнении погибло очень мало, и, чтобы объяснить это, я должен сказать несколько слов о воспитании потомства эквигомов, Если в Пекуньярии между детьми и родителями были отношения должников и кредиторов, то здесь дети воспитывались в долном отчуждении от родителей.
Их оставляли с матерями только до трех лет. Когда произрщло наводнение, эти младенцы были большей частью на спинах матерей, а не в хижинах. Поэтому они и уцелели. Дети старше трех лет находились в другом месте, так как их забирают и воспитывают в особых заведениях под руководством обученных мужчин и женщин.
Многие родители так никогда и не видят своих детей, другим, как особую милость, позволяют время от времени встречаться с ними. Но отцом всех детей вполне серьезно считается все тот же Оан, а настоящие отцы рассматриваются, так сказать, как его представители без каких-либо особых прав.
У эквигомов соблюдается строгое единобрачие, и супружеская неверность есть дело почти неизвестное. Но брак заключается не по любви и не по расчету, а по усмoтрению сверхравных. Время от времени кто-нибудь из нашей казармы холостяков уходил в семейный поселок, где люди жили парами в домах, разделенных на тесные клетки. Случалось, что муж никогда не видел свою жену до бpaKa. Могло быть и так, что двадцатилетнему парню дocтавалась немолодая вдова, а вдовца женили на юной девушке… ….Разоблачение человека иногда кончалось, тем, что его разводили с женой и возвращали в казaрму холостяков или назначали другую жену, не знаю уж для наказания или йсправления. То же самое могло произойти и с женщиной.
В качестве наказания человека могли на время разлучить с женой или его заставляли дать клятву Оану, что он в течение какого-то времени не прикоснется к ней. Впрочем, число объятий вообще регламентировалось, и нарушатъ правило было опасно, так как в семейных домах соседям нетрудно было подслушать, подглядеть и донести. После того как у женщины рождался ребёнок, семыю могли перевести в свободную крестьянскую хижину или в особый для семей с детьми. Если за три года новых детей не было, ребенка обычно забирали, а муж и жена возвращались в семейный дом.
Читатель, однако, лучше представит себе странные порядки в семейной жизни эквигомов, если я расскажу, что случилось со мной самим.
Прилежно выполняя все, что мне поручали, и усердно изучая труды Оана, я через год оказался на хорошем счету у начальников. Под возможные разоблачения я научился подводить контрмины в виде саморазоблачений. Изредка мне приходилось разоблачать кого-нибудь из соседей, но я старался не доводить дело до избиения или строгих наказаний.
Однажды меня вызвал сверхравный и сказал:
— Великий Оан учит, что молодой станет старым, но старый никогда не станет молодым. Я вижу, на твоей голове все больше седых волос, Нэмис. Ты знаешь и выполняешь заветы Оана, и мы решили, что ты достоин награды. В следующем месяце шесть женщин должны вступить в брак, и одну из них мы решили назначить тебе. Это не положено говорить, но я к тебе хорошо отношусь и скажу по секрету, что тебе повезло. Тебе назначена совсем молодая девушка по имени… (он перебрал лежавшие на столе бумажки, чтобы найти список невест)… Ояла.
На его жестком морщинистом лице даже появилось некое подобие улыбки. Я же так растерялся, что не мог ничего внятного сказать в ответ. К счастью, мне пришло в голову воскликнуть: «Слава Оану!», на что сверхравный отозвался как эхо.
Девушку по имени Ояла я знал, потому что несколько раз работал в поле и в свинарнике недалеко от нее и даже перекинулся несколькими словами. Но я, как говорят в Европе, ни в малейшей мере не чувствовал себя способным составить ее счастье. Кроме того, переход на положение семейного человека ухудшал мои шансы выбраться отсюда. В конце концов, в Англии меня ждала моя верная Мэри, и я вовсе не хотел быть двоеженцем.
Однако я не высказал никаких сомнений, а, поблагодарив сверхравного и еще раз восславив Оана, пошел на свое место.
ГЛАВА ПЯТАЯ
ГУЛЛИВЕР ПОМОГАЕТ ВЛЮБЛЕННЫМ, НО САМ ОКАЗЫВАЕТСЯ В БЕДЕ
Зеленая трава пробивается и сквозь каменные плиты. Что бы ни делалось здесь для подавления естественных человеческих чувств, любовь упорно не хотела исчезать из жизни.
Я решил тайком поговорить с Оялой, сказать ей о решении начальников и спросить, как она относится к этому решению и ко мне. Случай представился через несколько дней, когда все мы работали на копке сладкого корня. Мужчины копали, а женщины собирали клубни и складывали их в кучи. Я постарался сделать так, что Ояла подбирала за мной и, улучив момент, тихо спросил:
— Ояла, ты знаешь, что сверхравные решили выдать тебя замуж?
Она вскинула на меня большие испуганные глаза и, боязливо оглядевшись, сказала:
— Я догадываюсь, но не знаю, кого мне назначили.
— Меня.
На ее лице я прочел изумление, растерянность, страх. Она, конечно, хотела себе не такого мужа, и я нисколько не был на нее в обиде. В нашей казарме был осколок зеркала, и я знал, что выгляжу стариком. И то сказать: я отправился в это путешествие три года назад уже немолодым человеком и дедом двух внуков, а такие три года могли бы состарить и человека помоложе и покрепче меня.
