Арника Крайнева - Асператумы
И одновременно сразу же исчез весь романтический настрой этого вечера – или, точнее, глубокой ночи, потому что в метаинвертированном изображении-дисполяции узнавалось теперь нечто устрашающее.
Что, впрочем, ничуть не устрашало Становского…
А даже наоборот – привлекало и завораживало, как если бы речь шла о созерцании обычного, статичного пейзажа.
– Высоко в горах Архонда я установил несколько собственных аксиотелескопов. Так и не дождавшись подтверждения из Корнуолла о том, что они приняли полученные результаты и согласны перепроверить расчеты, – продолжал Становский. – Поэтому мы с Артуром решили, что первый же планетолог оттуда должен побывать с нами в этом каньоне…
Говоря так, Становский оставался к происходящему почти равнодушным. Еще бы – сколько уже он тут, на Марсе, за четверть века всего испытал…
А вот Кемрейл – совсем наоборот: с чем-то действительно невероятным сталкивалась впервые.
Выскочив из адаптера, она встала у самых гальвапентеров и с заметным волнением ухватилась за навесные перекрытия, их разделявшие.
– Это снова вихри… Но неужели такое может вызвать Церера? – сказала она и, озаренная странным мерцанием, как будто бы пошатнулась на пороге только что совершенного ею эпохального открытия.
Где-то очень далеко, по ту сторону гряды Архонда и в направлении скал Мафусаила, неодностройно мчались, обходя русла впадин, опасно нестабильные вихревые столпы. Их было не так много; и без спектроглифов – световых пометок в самом изображении – их было бы непросто обнаружить в клубящихся потоках вздымаемого ими песка.
Но даже сквозь этот песок заметно было, как асператумы создавали столько «сухих» разрядов, что в некоторые мгновения начинали светиться в темноте. И светимость эта порой достигала сотни аракселей. Отчего Кемрейл, пройдя сквозь активированные над гальвапентерами инфильтрующие энергослои, также вся озарялась каким-то отстраненным, протолучевым свечением.
А где-то в перерывах между этими разрядами вихри преклонялись к земле.
И, вставая – когда верхняя их часть внезапно шла на подъем, – создавали нечто похожее на глиссирующую, вытянутую в направлении скал волну, которая при наблюдении могла быть воспринята как линия поперечных помех.
– Об этом знали давно, еще в двадцатом веке, – сказал Становский. – Еще когда изучали субхромосферную солнечную активность, природу магнитных петель и сейтогеополя экзопланет…
– Знали о чем? О амберволнах, в которых ускоряется пространство-время? – спросила Кемрейл, все еще любуясь хищно вздымавшимися асператумами. И вправду чем-то напоминавшими солнечные вихри. – А может быть, они и не знали-то вовсе ничего, а всего лишь предугадывали?
– Предугадывали? Вряд ли… – отмахнулся Становский. – Еще тогда заметили, что от некоторых экзопланет свет доходит гораздо быстрее, чем от сопутствующих звездных систем. Что так или иначе доказывало существование амберволн, которые по пути развеиваются световыми фотонами.
– Их генерируют сами экзопланеты… И Марс, – убежденно произнес Демиев. – Волны эти небольшой интенсивности – всего лишь в несколько нейтродикат, – и на Земле мы смогли бы их обнаружить лишь почти угасшими. Тем более что, кроме солнечных петель и изометрии метеоритных потоков, у нас больше не было никаких явных доказательств их существования. В двадцатом веке все это называли теорией солнечной энтропии, чтобы объяснить неравномерное снижение активности протуберанцевого выброса…
– И вы думаете, что теперь мы нашли ту самую утраченную составляющую? Нашли то, чего раньше не понимали? – спросила Кемрейл у Демиева.
«А что здесь такого? – оглянулся он на архитраж, за которым вихри неудержимо приближались к скалам. – Быть может, с наступлением церерианских сумерек эти волны смогут достигнуть до ста дикат… А мы в своих подземных убежищах, куда так благоразумно спрятались, этого даже не заметим».
– Эту утраченную составляющую астрофизики искали лет триста, – решительно сказал Становский. – Потому что если бы мы нашли ее раньше, то давно бы имели в своих шаттлах амбердвигатели, что позволяло бы нам многократно преодолевать световой порог.
«Ты слишком поспешил, Влад, – подумал Демиев. – А значит, не будет у нас новой обсерватории еще лет двадцать… До следующих церерианских сумерек».
Но, вопреки всему, он больше не услышал от Кемрейл никаких возражений.
А может, она и вправду была из числа тех, кто постигал все сразу, за несколько мгновений, и столь же быстро принимал наиболее судьбоносные решения.
Внезапно она прониклась всем тем, во что Становский и сам пока не очень-то верил, – как будто бы это была ее собственная гипотеза.
– Да, ты прав, Влад… Ты прав, – сказала она. – Марс может испускать эти волны под воздействием Цереры и странствующих планет, чего нет на Земле.
После чего она потребовала:
– Взлетаем прямо сейчас… Попробуем догнать твой решающий фактор…
И невозможно было ей возразить, что рядом с вихрями амберволны могли стать опасны и для шаттла, и для людей.
И Становский, повинуясь ей, отдал Демиеву приказ на запуск двигателей.
«Нам нужна эта новая обсерватория, Артур, – вспомнились Демиеву его напутственные слова, когда он, Демиев, направлялся за Кемрейл. – Так что делай все, что она захочет… И пожалуйста, не подведи».
И он пообещал тогда, что не подведет.
…Предполагалось, что в погоне за вихрями взлетать можно было откуда угодно. Даже из кратера Тамерлаева Когтя.
О амберволнах, что искажали воронки вихрей, тогда никто еще в Мерелати-Сиэтле ничего не знал; но Становский оставил после себя немало записей, которые все должны были прояснить. На случай, если бы он или кто-нибудь еще из астрофизиков не вернулся и их пришлось бы искать.
«Все это по-прежнему требовало от меня многих лет неустанного поиска, – написал он незадолго до своей встречи с Кемрейл, – вместе с систематизацией и сопоставлением всего изученного и неизученного. Для того, чтобы своевременно разгадать задумки марсианской природы; и лучше понять, в какие годы на Марсе можно будет обустраивать один авиапорт за другим, а в какие – доведется рассчитывать лишь на укрытия, что уводят в базальтовые подземелья и к сейтовым ледникам».
После чего Становский даже указал точную топографию – скалы Мафусаила… Где, согласно его наблюдениям, асператумы достигали наибольшей интенсивности.
Может, если бы он этого не сделал – их бы вряд ли так скоро нашли. А может, и не нашли бы вообще.
А может, и крушения бы никакого не было, если бы Кемрейл из двенадцати таурионных ускорителей не оставила для полета лишь три, а остальные не перенастроила на синергию спектросинтеза.
