Борис Фрадкин - Пять сотых градуса ниже абсолютного нуля
…Прихватив с собой бутылку коньяка и кулек с апельсинами, он отправился к Ошканову.
Ефим Константинович встретил гостя настороженно. Видно было, что о Лапине он наслышан.
— Я бы хотел потолковать с вами, — сказал Лапин. — Если не возражаете, конечно.
— Милости просим. Только бутылочку оставьте в прихожей, мы ничего такого не потребляем.
Первое же, что удивило Лапина, когда он вошел в комнату, — обилие книг. Самодельные стеллажи занимали все стены от пола до потолка. Полки с книгами примостились даже в проемах над дверями, в прихожей, над входом в кухню. Взгляд у Георгия Михайловича был острый, он сразу отметил обилие философской литературы: увесистые тома Энгельса, Гегеля, Спинозы, полные собрания Маркса, Ленина, философские трактаты Маха, Бора, Эйнштейна, Бернала, Винера… Было множество вообще неизвестных Лапину авторов.
Изрядное место занимала и техническая литература, но с каким странным вкусом подобранная! "Проблемы транспорта"… "Прогнозы на третье тысячелетие"… "Вопросы происхождения нефти"… "Современная бионика"…
И вдруг… научная фантастика! Стеллаж за стеллажом, прямо глаза разбегаются. Фантастика рядом с Марксом и Лениным не причуда ли слегка выжившего из ума человека? Нет, именно это соседство сразу успокоило Лапина и утвердило в том, что являлось для него только догадкой.
Ошкановы жили весьма скромно. Телевизор допотопного изготовления. Письменный стол для школьника, на нем измызганная, истертая печатная машинка с начатым листком. Заглянуть в листок Лапин не решился, хотя испытывал большое искушение сделать это.
На полу пестренькие домотканые половики, на окнах портьеры из зеленого ситца. Четыре жестких стула за круглым столом, а у письменного стола крашеная табуретка. Количество стульев свидетельствовало о том, что круг знакомых у Ошкановых весьма ограничен.
Жена Ошканова, Марина Давыдовна, по годам была старше мужа, но выглядела куда моложе. До выхода на пенсию она работала медицинской сестрой у отоларинголога. В ее черных, собранных в узел на затылке волосах не было ни одной сединки. Чувствовалось, что это очень жизнерадостная, подвижная женщина, которая не прочь посудачить с соседками. Полнота только подчеркивала ее миловидность. И лишь приглядевшись, Лапин различил на ее лице глубоко запрятанные потаенную грусть и усталость. Видимо, жизнь с Ошкановым не была для нее безмятежной.
— Садитесь, пожалуйста, — у Марины Давыдовны был мягкий протяжный голос.
Лапин сел за круглый стол. На минуту заколебался: стоит ли нарушать мирный покой этих пожилых людей? И вообще, не ошибается ли он, ожидая столь многого от такого, судя по всему, беспомощного, ничего не добившегося в жизни человека?
Ошканов сел напротив Лапина, ничего не спрашивая и предоставив гостю самому объяснять цель своего визита.
— Ефим Константинович, будьте любезны, несколько листков чистой бумаги, — попросил Лапин, — я постараюсь вас не задерживать.
Бумагу поспешила принести Марина Давыдовна и села чуть позади мужа, но так, чтобы тот мог чувствовать ее плечо. И это Лапин отметил про себя. Откровенно настороженный, испытующий взгляд пожилой женщины из-за плеча Ошканова смутил гостя. Вряд ли она разбирается в том предмете, о котором сейчас пойдет речь. Однако в том, что для нее это будет иметь значение нисколько не меньшее, чем для мужа, у Лапина не оставалось никаких сомнений.
— Мне удалось осуществить прорыв в область отрицательных температур, — Лапин решил сразу брать быка за рога, — я сделал это первым, Ефим Константинович. Я стал первым, поскольку пошел принципиально иным путем. Правда, результаты более чем скромны: всего пять сотых градуса ниже абсолютного нуля. Пять сотых, но ниже! Я уверен, вы в достаточной мере оцениваете это, — Лапин сделал паузу, чтобы дать возможность Ошканову выразить свое удивление, быть может, даже восторг. Но… ничего этого не произошло. — Таким образом, установка задействована, она работает. В основу ее положен следующий принцип.
Шариковая ручка короткими росчерками металась по листку бумаги. Чертить Лапин умел, а уж рассказывать, подчинять себе внимание слушателей, тем более.
— Вот сюда подается жидкий гелий, и возникает первичная сверхпроводимость. Наведенное в соленоидах магнитное поле резко уплотняется и становится способным ориентировать диполи в материале обмотки на молекулярном уровне. Вам ведь известно, что такое ориентирование снижает температуру системы. Надобность в жидком гелии отпадает, и мы возвращаем его в емкости. Теперь начинается своеобразная раскрутка, температура понижает самою себя. Идет ориентирование диполей уже на атомарном уровне, и система переходит на тот энергетический уровень, на котором мы оказываемся ниже дна температурного колодца.
Георгий Михайлович швырнул ручку на листок бумаги и откинулся на спинку стула. Прищуренные глаза его блестели торжеством победителя. В коротком рассказе заключались годы поисков, тысячи экспериментов, бесконечные математические анализы.
Глядя на Ошканова в упор, он убедился, что интуиция не подвела его — торчащие уши Ошканова порозовели от волнения, а нижняя челюсть отвисла, приоткрыв чередование собственных и металлических зубов. Конструктор как-то неестественно выпрямился над столом. Затем он положил ладонь на испещренный Лапиным листок, решительно придвинул его к себе и, не наклоняя головы, молча и долго всматривался в замысловатое кружево линий, в нагромождение математических зависимостей.
— А, собственно, для чего вы все это мне рассказываете? глухо и враждебно спросил он Лапина.
— Я и мои друзья слишком увлеклись математикой, — признался Лапин, — а это опасно, я знаю. Абстрагирование может заслонить от нас главную сущность открытия. Ведь мир отрицательных абсолютных температур — это мир качественно иных явлений. Но каких именно? И здесь нужно абсолютно раскованное воображение, — взгляд Лапина невольно упал на стеллажи с фантастической литературой. — Раскованное, но… насквозь пропитанное законами диалектики.
— Тахионный генератор — абстракция? — ухмыльнулся Ошканов. — Что же касается диалектической оценки ваших работ, то вы, товарищ Лапин, обратились явно не по адресу. Я всего лишь конструктор.
— А я и пришел к вам как к конструктору, — в глазах Георгия Михайловича спряталась хитринка. — Как вы посмотрите, если я предложу вам место на кафедре?
— В нашем бюро найдутся более достойные люди.
— Их интересует диалектика?
— А почему вы решили, что она интересует меня? — уже с нескрываемой враждебностью вскинулся Ошканов. — И вообще цель вашего визита меня крайне удивляет. Мне два года осталось до пенсии и у меня нет желания менять место работы.
