Виктор Мясников - Микрорассказы Интерпрессконов 1997-2000
Валерий Брусков В ДАЛЬНЕЙ ДОРОГЕ
Все происходит в свое время для тех, кто умеет ждать. Бальзак Оноре де… Родная планета в иллюминаторах худела на глазах; корпус гигантского корабля слабо вибрировал, разнося по бесчисленным отсекам гул двигателей. — А-г-у-у-у… — сказал штурман Липси с нескрываемым восхищением, очень довольный тем, что экспедиция началась весьма удачно. — Аг-х-ы-ы-ы… — бортовой врач Линда от удовольствия захлопала пухлыми ладошками, выражая свою солидарность с штурманом. — У!!! — резко осадил экипаж капитан Рикс. Рассерженный тем, что подчиненные столь легкомысленно относятся к серьезнейшему предприятию, он съехал с вакуумного горшка на мягкий ворсистый пол и, громко чмокая витаминизированной соской, с достоинством пополз в рубку. Огорченно встряхнув бутылочку с уже давно остывшей молочной смесью, робот-нянька послушно покатил за ним, ориентируясь на записанные в блоке зрительной памяти розовые ягодицы своего будущего шефа. До конечной цели путешествия оставалось еще пятьдесят семь лет полета.
Василий Владимирский ПЛОЩАДЬ У МРАМОРНЫХ ВОРОТ
Это город под фиолетовым небом, с желтоватым солнцем в зените, льющим потоки света на серебряные лабиринты зданий; там, где милостыня, поданная нищему — ступенька в лестнице Просветления. Вот он сидит на рыночной площади у Мраморных ворот с чашей для подаяния, и когда бы вы не вошли в город — в расцветный ли час, когда на востоке разгорается заря, днем ли, когда площадь перед храмами полна народа, вечером ли, когда над городом зажигаются звезды — вы всегда увидите его. Однако вы вряд ли обратите внимание на тощего потрепанного старика, что дремлет в углу под навесом. Вечером, когда стража запирает ворота и площадь пустеет, у Мраморных ворот остаются двое: сумрачный нищий средних лет — и старик. И когда нищий встает, огромная черная птица вырывает чашу с подаянием у него из рук. Поднимая крыльями ветер, птица делает круг над площадью и опускается на плечо старика. Теплый ветер, пахнущий тмином, задувает светильники звезд, и старик молча протягивает нищему ровно столько монет, сколько стоит молоко и хлеб. Лишние монеты падают в пыль каплями дождя. На фоне луны четко вырисовываются купола спящих храмов. — Зачем ты делаешь это? — голос у нищего скрипит, как обод несмазанного колеса. — Почему ты не даешь мне стать таким же, как все? — Стоит ли твое или мое благополучие, твоя или моя бессмертная душа душ тех, кто каждый день подает милостыню — и уходит с площади просветленным? — вопросом на вопрос отвечает старик. Звук его голоса гаснет в переулках города. Нищий смотрит на старика и молча шагает в темноту. Старик, поглаживая птицу по хохолку, отступает в сторону и растворяется в тенях. Площадь пустеет. Чья же жертва больше — невинного, навечно прикованного чужой волей к одному месту и времени, или того, кто сам определил себе место в этом мире и отрекся от бессмертия ради тех, кто никогда не узнает об этом? Подумайте над этим, когда ваша машина будет скользить над красными песками пустыни, а встречный ветер будет разбиваться о прозрачный колпак обтекателя. Подумайте об этом.
И. Дорохин ЛЮБОВЬ ЗВЕРЯ
Директор зоопарка показывал каким-то важным, может, даже заграничным гостям, свои владения: — Обратите внимание, как удобно здесь животным. Новые решетки на вольерах, автоматическая подача воды и пищи, заботливый обслуживающий персонал — все с высшим образованием. Директор с гостями приближались к клетке со львом. — Посмотрите на льва. Видите, какой он довольный, лежит, обед переваривает. А с какой любовью на нас смотрит… Лев смотрел с любовью. С той самой любовью, которая светится в глазах гурмана, увидевшего свой любимый деликатес. С той самой любовью, с какой змея смотрит на лягушку, а сам лев смотрел когда-то на резвых антилоп. Сейчас он смотрел на директора. Лев сидел в клетке уже несколько лет и давно решил стать людоедом, и первым он решил съесть именно этого маленького, лысенького человечка, как раз за новые решетки, автоматику и служителей, от которых, кроме костей, можно было получить только хороший удар палкой. В меню льва они были вторым блюдом. "А как же решетка?" — спросите вы. А решетку лев давно перепилил ножовкой, выменянной на тщательно собранные кусочки мяса, случайно оставшиеся на некоторых костях, и теперь ей достаточно легкого толчка… Процессия приближалась. Осталось пять шагов, четыре, три…
Орен Кастали РУВЕН-КАБАЛЛИСТ, ВЕЛИКИЙ МАСТЕР МИСТИЧЕСКИХ АНЕКДОТОВ
Однажды, прогуливаясь по одному из нижних миров, Рувен-кабаллист встретил подвыпивших мужиков, которые, остервенело матерясь, сеяли ветер. — Как дела, мужики? — спросил Рувен. — Хреново, — ответили они, — того и гляди план завалим — сорняки проклятые одолели совсем! — А что за сорняки такие? — поинтересовался Рувен. — Разумное, Доброе, Вечное, — отвечали мужики.
Валерий Королюк СЛИШКОМ ДАЛЕКОЕ
С этим куском дерева Сам возился особенно долго: скребком скоблил, ковырял кремневым ножом, медвежьим когтем — всем, что под руку попадается, даже зубами его выкусывал. Но все получалось совсем не так, как нужно. Сам взвизгивал и постанывал от обиды: Великая Мать не хотела показать себя. Вместо нее выходила почему-то старуха Аху — добрая и заботливая, поднявшая на ноги не одного детеныша, но с возрастом все больше толстеющая, удушливо кряхтящая и ворчливая. Великая Мать — не такая. Она — большая и грозная, куда до нее старухе Аху! В огорчении от неудачи Сам наконец стукнул по деревяшке кулаком и с силой зашвырнул ее в дальний угол пещеры — женщинам на растопку. Когда он взял новое дерево — мягкое и податливое — Великая Мать сжалилась-таки над старательным Самом и, проступив из глубины древесины, уставилась на него своим гордым взглядом. Сам задрожал от нетерпения: скорее, скорее расковырять и зачистить дерево, пока она не исчезла… Сам очень увлекся этой работой, так увлекся, что совсем позабыл о главном, для чего был оставлен ушедшими на охоту: об охране женщин с детенышами и защите входа в новую пещеру. Мыслями он был далеко отсюда, слишком далеко. Поэтому и не учуял Сам запаха Соседей, не заметил их осторожных, крадущихся шагов, не услышал даже предупреждающе прошуршавшего вниз по склону камешка. И не почувствовал азартно вырезавший из большого полена женскую фигурку Сам тяжелого, ненавидящего удара в затылок — последнего из полученных им в этой жизни. Подогнувшийся вдруг, скрюченный, перегородивший на время собой пещерный лаз, не увидел он больше уже ничего: ни как взметнуло искры в костре и вспыхнуло отпнутое врагом полено, из которого чуть было не вышла Великая Мать; ни того, ЧТО делали с доверенными ему детенышами, женщинами и старухами хмельные от ярости и сильные воины соседнего племени.
