Леонид Борисов - Драгоценный груз
И все, что Эдгар видел, видел он, как сквозь пелену тумана, зыбкую и тусклую: помещение трактира освещено было дюжиной толстых сальных свечей, которые отчаянно чадили, пламя на их фитилях плясало и дергалось. И все, что Эдгар слышал, доходило до него откуда-то издалека, из глубин морских, таинственных, сонных, влажных. В этом волшебном чужеземном мареве трактирщица за стойкой казалась реальностью, несмотря на то. что все вокруг было небывало и непохоже на ту жизнь, которую Эдгар оставил каких-нибудь двадцать минут назад.
- Сэр, еще раз настоятельно советую вам покинуть этот трактир, - услыхал Эдгар тот же голос, тот же родной язык. Кто привел вас сюда? Это очень нехорошее место, сэр. Ощупайте ваши карманы, - целы ли в них деньги, в кармане ли ваш пистолет? О, здесь не просто воры, а истинные артисты своего дела!
Эдгар обвел взглядом полумрак, аквариум, сон. Его приятели-матросы пели, запивая каждые два-три слова чем-то очень крепким в оловянных кружках. К матросам дважды подходила хозяйка, матросы обнимали ее, хлопали по спине, пытались поцеловать...
- Не сметь! - крикнул Эдгар, сжимая кулаки и губы. - Не сметь! Кто дотронется до Виргинии, тот будет иметь дело со мной!
- Так я и знал, - проговорил сосед, но уже порусски, - он обратился к кому-то из своих собутыльников. - У него сумасшедшие глаза, - добавил он и сказал в самое ухо Эдгару: Немедленно уходите отсюда! Вы уже обратили на себя внимание! Это опасно, мой друг...
Рявкнула гармонь, подкованные каблуки ударили о каменный пол, бородатый певец затянул что-то скорбно-веселое, кто-то разбил штоф зеленого стекла, кто-то дал кому-то в ухо, вдруг потухли почти все свечи, ктото ругался и плакал одновременно. Эдгар не отводил взора от хозяйки.
В самом деле, она была чрезвычайно и неосмотрительно хороша собою. В полумраке ее лицо казалось таким божественно пленительным, что боязно было дышать и улыбаться при взгляде на него: глаза сияли, как светлое воспоминание о чем-то, может быть и не бывшем никогда с тобою, а полные губы и высокий чистый лоб вызывали в сознании Эдгара какие-то смутные, отдаленные ассоциации с ритмом его "Ворона", с музыкой его "Улялюм". Хозяйка, принявшая облик Виргинии, картин и припоминаний, которые обступили Эдгара, пригвоздили его к стене трактира и потушили прошлое, - зачем она ему, если чудо все же существует, а если его нет, если это всего лишь ошибка, недоразумение, то, значит, черт знает что и сама наша жизнь...
Хозяйка обратила внимание на то, что на нее в упор, почти неприлично смотрят, любуются ею. Она перемигнулась с каким-то человеком в белом фартуке, и спустя минуту на стойке возникла целая стая длинных тонких свечей, вставленных, как желтые цветы с одним лепестком, в узкогорлую железную вазу. Стало чуть светлее подле хозяйки и темнее во всех углах. Хозяйка улыбнулась Эдгару, ему показалось, что она даже поманила его взглядом. Эдгар сделал шаг вперед, но был остановлен грубым, уже знакомым ему голосом:
- Уходи отсюда, иностранец! Дурак ты после этого! Да ты знаешь, куда попал? Ты к ворам и грабителям попал! Тут убийцы живут, дурак чужеземный!
Эдгар ни слова не понял в этом сердечном, дружеском предупреждении, Эдгар уже не понимал даже своего родного языка, он весь был в зрении, только в зрении, все остальное в нем перестало жить и чувствовать...
Он поклонился тому, кто остановил его, - это был бородатый человек, очень красивый, с большими умными глазами. Эдгар накинул на голову капюшон, взял в руки трость и, кинув взгляд на Виргинию, вышел на улицу. Сильный ветер захлопнул дверь. Капли дождя светлыми теплыми точками усеивали булыжник мостовой, а спустя несколько шагов кончился булыжник, и нога Эдгара ступила на землю - мокрую, разбухшую, чем-то напомнившую болота неподалеку от его Балтиморы. Эдгар сделал еще несколько шагов и почувствовал, что идти дальше он не может. Он зашагал обратно. Но или он сделал ошибку в направлении, или начавшееся чудо не остановилось на возвращении ему усопшей Виргинии, а продолжало удивлять и поражать, так или иначе, но того дома, из которого минут пятьшесть назад Эдгар вышел, он никак не сумел найти. Дом словно сквозь землю провалился.
Дождь припустил, и даже с какой-то мелодией, напоминающей человеческий голос, подражающий певцу, обладателю октавы самого низкого тембра. Эдгар дошел до конца улицы, увидел человека, сидящего подле полосатой будки, поклонился ему, человек что-то сказал и, словно испугавшись, скрылся в будке. Эдгар пожал плечами, и в эту минуту запел где-то очень близко петух. Эдгар вздрогнул, рассмеялся: он припомнил одну русскую сказку, читанную в переводе на английский, - в этой сказке пение петуха означало конец всяким привидениям и тому подобной, возможно и существующей в реальном мире, чертовщине...
Эдгару не хотелось, чтобы здесь, в Санкт-Петербурге, кончилась чертовщина, - она, в сущности, толькотолько и началась: какая-то женщина показалась очень похожей на покойную Виргинию... А может быть, это всего лишь иллюзия, игра полусвета, полутьмы, царившей в русском трактире, - очень возможно, что женщина не похожа на Виргинию, и это нужно непременно и обязательно проверить, но где же, черт возьми, тот дом со скрипучей дверью, куда так недавно привели его матросы?.. Пропал дом, улица исчезла, навстречу идут качающиеся от вина люди, они снимают шапки, здороваются с Эдгаром. Дождь то перестает, то шумит сильнее. Вот он, Санкт-Петербург, ночной, непонятный, чудесный.
Не повернуть ли снова обратно?
Не пойти ли вот по этой улице? Она не похожа на другие, на ней церковь с православным крестом, поблескивающим в полумраке (тучи идут клочками, рваными одеялами, и вот-вот они все пройдут и тогда раздолье будет луне, и крест на колокольне засияет, как в родной Балтиморе).
Какие-то звуки, какое-то пенье, печальное, похожее на похоронное... Дождь остановился, сосредоточенно прислушиваясь. Остановился и Эдгар. Цоканье копыт послышалось невдалеке. В полутьме сперва неясно, потом, как на гравюре, показалась карета с двумя фонарями по бокам, чуть ниже сиденья кучера. Резвый конь проскакал мимо, но Эдгар успел краем глаза проникнуть внутрь кареты: откинувшись на подушку, сидела молодая женщина, двойник Виргинии; Эдгару даже страшно стало, и даже больше, чем страшно, - он чуть было на колени не опустился и не возблагодарил бога за то, что такая добрая эта страна - Россия, и такой волшебный этот город - Санкт-Петербург: какие виденья он посылает бедному путешественнику, поэту, скитальцу, несчастному человеку, - еще только час прошел, как он в чужом городе, а Виргиния уже дважды явилась ему.
Он ступил на неширокий деревянный мост и зашагал на ту сторону, на тот берег. Луна светила ему слева, но то было суеверие русских, французов и немцев. Спустя три-четыре минуты он вышел на площадь и вскоре подошел к памятнику, о котором не однажды читал и от многих людей слыхал: перед ним высился знаменитый Медный всадник, монумент, воздвигнутый царицей Екатериной Второй великому царю Петру Первому, основателю города Санкт-Петербурга.
