Александр Полещук - Падает вверх (Иллюстрации А. Блоха)
— Бывает, Платон Григорьевич, — смущенно сказал Шаповалов. — Но ведь чудаки какие! Вот вы сами с ними познакомитесь и будете жалеть, что не смогли зафиксировать их рассказы. Тут есть один начальник локационного отдела, да вы его карточку как раз держите. Ладожский. У него позывные Гусар. Так он просто начинен такими историями, такими историями…
— Да, — перебил его Платон Григорьевич, — вижу эти истории… Что? Последствие ранения… Так, так… Да у него и давление повышено!
— Оно у него всегда такое, всю жизнь, я тут справлялся и смотрел карточки за двадцать пять лет его службы в армии. Феномен, но какой человек! Он, конечно, избегает «иммодикус лабор» — так сказать, чрезмерного физического напряжения.
— Но в полеты выходит регулярно… Я вижу отметки… Черт знает что у вас тут творится!
— Но ведь специальное распоряжение…
— Кончено, никаких специальных распоряжений! Меня прислали сюда навести порядок в медико-санитарной службе, оторвали от важных дел, важных работ. А вы развели тут инвалидную команду! Специальное распоряжение, скажете? А почему не протестовали, почему не подавали докладные? Вы кто, я вас спрашиваю? Вы, как изволили выразиться, «медикус» или любитель анекдотов?
Платон Григорьевич мысленно контролировал всю свою «горячую речь» и остался вполне доволен собой: вот она, истинная причина его приезда сюда, — инспекция, проверка, а там будет видно…
— Мы сегодня же начнем осмотр всего наличного состава. Всего…
— Вам придется иметь дело с Диспетчером, — предостерегающе сказал Цезарь Николаевич. — А это, доложу вам, фрукт…
— А ну-ка достаньте его карточку. Ах, вот она… Мельников Михаил Антонович… Хронаксиметрию сами проводили? Это хорошо… А вот как с рефлексами у вашего Диспетчера? Что?! Обостренная реакция?
— Но он редко выходит в полет, очень редко, ведь он не пилот.
— Ну что ж, начнем знакомство с этого вашего Гусара. Как вы производите вызов, по селектору?
Цезарь Николаевич набрал номер телефона, и в динамике, по которому до этого приглушенно транслировалась Москва, раздался голос:
— Гусар слушает…
— Борис Дмитриевич, зайдите на медпункт, вас хотят осмотреть. — Цезарь Николаевич положил трубку на место. — Он сейчас придет, — сказал он, — сами увидите.
Не прошло и двух минут, как дверь распахнулась и в комнату, сильно прихрамывая, вошел очень высокий человек.
«Действительно гусар», — подумал Платон Григорьевич, внимательно разглядывая вошедшего: шапка вьющихся черных волос, ясные карие глаза под густыми, будто нарисованными бровями, лицо доброе, мягкое.
— Борис Дмитриевич, с вами тут хотят познакомиться, — сказал Цезарь Николаевич.
Ладожский издал неопределенное восклицание и вдруг громко застонал, схватившись за поясницу.
— Что с вами, Борис Дмитриевич? — забеспокоился Цезарь Николаевич. — Опять радикулит?
— Сил нет! — выразительно и громко сказал Ладожский. — Сил моих больше нет. Если бы не моя перечница — конец!
Ладожский твердо взглянул в глаза Платону Григорьевичу и торжественным жестом протянул ему какой-то округлый белый предмет.
— Что это? — немного растерянно спросил Платон Григорьевич.
— Рекомендую, единственное проверенное средство от радикулита. — Ладожский со стуком поставил перед Платоном Григорьевичем белую фаянсовую перечницу. — Не узнаете? — спросил он. — Ресторан «Арарат». Больше таких нет нигде. Обратите внимание на форму. Похищена, признаю совершенно открыто, в сорок шестом году.
— Сколько же лет вы страдаете от радикулита? — спросил Платон Григорьевич.
— Всю жизнь, всю мою горькую жизнь. Только вот перечницей и спасаюсь.
— Он массирует ею крестец, — сказал Цезарь Николаевич. — Утверждает, что это ему помогает.
— И вы никогда серьезно не лечились?
— Лежал в госпитале в пятьдесят втором, в госпитале высшего комсостава. Да, да, я тогда был капитаном войск связи, но счастливая случайность, счастливейшая, я бы сказал, случайность привела меня в этот госпиталь. Проездом был в Москве и прямо на улице меня взял патруль из-за этого проклятого радикулита.
— Из-за радикулита? — удивился Платон Григорьевич. — Патруль?
— Да, патруль… Я забыл свою перечницу в гостинице, а меня прямо иа улице скрутило. Жара вокруг, а тут еще боль невыносимая. Я расстегнул ворот — было это прямо против здания Манежа, — и тут патруль. Старший лейтенант, парень кровь с молоком, что ему до чужих страданий, подходит ко мне и просит предъявить документы. Я ему говорю; так, мол, и так, дай человеку спокойно умереть, а он в амбицию. «У вас воротник расстегнут, выстраиваете тут неприличные позы, извольте пройти за мной». Приводит меня в. комендатуру. Сам в кабинет к начальству, докладывает громко, мне слышно из приемной: «Задержали… не по форме… Ведет себя вызывающе…» Потом выходит и говорит: «С генералом будете разтоварибать, хоть застегните ворот!» А у меня и пуговицы нет. Так взяло, что с мясом ее оторвал. Ну, захожу к генералу, а тот пржилой такой, вот вроде вас. «Садитесь, — геворит. — Что с вами, товарищ капитан?» А я ему: «Разрешите стоять, товарищ генерал, боли невыносимые…» — «А что у вас, разрешите узнать?» — «Радикулит, товарищ генерал». — «Радикулит?! Дорогой мой — так и сказал „дорогой мой“, — так у меня же тоже радикулит!»
Платон Григорьевич не выдержал и коротко хмыкнул.
— Показываю ему документы, так, мол, и так, направляется для лечения в госпиталь, все по форме… Ну, мы тут побеседовали всласть. Я ему про перечницу рассказал, как ею спасаюсь. Он, — Ладожский взмахнул рукой, — темнота, даже не слыхивал. Сидим мы и задушевно беседуем, боли у меня поуспокоились, а тут дверь тихонько так раскрывается, и начальник патруля заглядывает. Как увидел, что мы мирно, по-товарищески беседуем, так у него глаза на лоб полезли, а генерал ему: «Верните капитану Ладожскому удостоверение и занимайтесь своими делами, товарищ старший лейтенант!»
Ладожский улыбнулся, и под пушистыми усами сверкнула белоснежная шеренга зубов.
«Ну, — говорит генерал, — я тебя устрою в самый что ни на есть замечательный госпиталь, только звание у тебя маловато. Ты, смотри, там скажи, что… Ну, в общем не ниже полковника. Пижамы у всех одинаковые…» Так, знаете, за кого меня приняли? За капитана первого ранга, за старого морского волка! Все допытывались, где служу. А я: «Представитель девятого комитета на Дальнем Востоке».
— А такой комитет действительно существовал? — спросил Платон Григорьевич.
— Вот именно, что не существовал, но сошло. А потом меня украли…
— Как украли?
