Чарльз Плэтт - Беседа с Филипом Диком
— Он тут же начал приводить в порядок мои дела. Он выгнал моего агента и моего издателя. Он вычистил и перенастроил мою пишущую машинку. И вообще он был весьма практичен: он решил, что моя квартира недостаточно хороша для меня; он решил, что мне не стоит пить вино — он обнаружил переизбыток мочевых кислот в моем организме, — и потому заставил меня перейти на пиво. Он делал элементарные ошибки, когда обращался к моему псу «он», а к кошке — «она», — как к людям, что пугало мою жену; ее же он предпочитал именовать «мадам».
В этот момент я вмешиваюсь — просто для того, чтобы убедиться, что со слухом у меня все в порядке: он действительно говорит о некоем «присутствии» и некоем голосе, который он слышал у себя в голове, и об этом контроле над его телом и речью, и об этих решениях, которые принимал за него кто-то иной?
— Да, все верно.
Мой первый импульс — не спешить выносить приговор. Второй узнать мнение другого человека, ведь тогда же, в марте 1974 года, мистер Дик в очередной раз женился: что же думает обо всем этом его жена?
— На мою жену вся эта история произвела огромное впечатление, говорит он, — и особенно тот факт, что благодаря сильнейшему давлению, которое этот разум оказывал на людей, работающих в моем бизнесе, я за очень короткий срок получил довольно крупную сумму. К нам начали приходить чеки на тысячи долларов — в одном только Нью-Йорке, если прикинуть, у меня была масса должников, но эти деньги я вряд ли смог бы выбить сам, без постороннего вмешательства. Далее, этот разум отправил меня к доктору, который подтвердил свой диагноз относительно разных недугов, которые у меня были… он сделал все, что мог — ну, разве что, обои не переклеил. Он сказал также, что останется со мной, как дух-попечитель. Мне даже пришлось заглянуть в словарь, чтобы выяснить, что же это слово — «попечитель» — означает.
— Заметок обо всем этом у меня скопилось уже почти на пятьсот тысяч слов. Обычно я не очень люблю распространяться на эту тему. Я беседовал о ней со своим англиканским священником и с парой наиболее близких друзей. Я попытался обсудить ее и с Урсулой Ле Гуин, но она вернула все материалы, которые я ей посылал, и написала письмо, в котором высказывала предположение, что я просто сбрендил. Конечно, когда выйдет Вализ, многое из этого будет в книге. Вализ — это попытка привести мои видения в некую рациональную систему, благодаря которой они могут будут переданы другим людям.
Я выслушиваю все это, все больше и больше приходя в состояние замешательства. Я-то ведь пришел сюда, в эту квартиру, рассчитывая сделать всего лишь еще одно интервью о том, как надо писать научную фантастику — и вместо этого я вдруг нахожу себя увязшим по уши в Диковском искаженном мире. Я слушаю то, что звучит, как самая буйная фантастика, но подается как факт — с очевидной, сознательной искренностью. Я не знаю, во что мне верить; мой мир — мой ideos kosmos — подвергся вторжению со стороны его мира, словно я стал героем в одном из романов Дика, а он сам — ни кто иной, как Палмер Элдритч, выдумывающий новую реальность, в которой мне предстоит жить.
Однако я не могу жить в ней — мне она не по душе. Я и в самом деле не могу принять вот так, сразу, что где-то и в самом деле имеются инопланетные существа, способные вторгаться в умы людей. Я не могу поверить, что можно вот так, запросто, узнать сокровенные тайны Вселенной — стоит лишь зайти в гости к некоему писателю-фантасту, живущему в городке Санта-Ана.
И, тем не менее, он так правдоподобен! В письменном виде, быть может, это и выглядит абсурдом, однако когда я сижу здесь и слушаю его застенчивый голос, детально повествующий о событиях, которые для него совершенно реальны, я поневоле ищу способ принять его рассказ на веру — и потому, что нахожу Дика чрезвычайно симпатичным человеком, и потому, что с уважением отношусь к его интеллекту в целом. Последние его книги показывают, что он четко и ясно видит, как работает мир. Не в том смысле, что он «пророк» или «юродивый», преподносящий какие-либо мессианские послания или рецепты вечного блаженства. Да, он охотно признает свое стремление драматизировать жизнь, но в то же время он — глубоко рациональный человек, который испытывает любую концепцию на прочность при помощи самой изощренной логики. И он вполне готов к дискуссии о том, а не являлись ли паранормальные события, произошедшие с ним, всего лишь диалогом между двумя половинками его мозга. И относится он к этому толкованию скептически лишь потому, что оно не объясняет адекватно все факты.
А факты эти многочисленны. У меня нет желания перечислять их. С этим феноменом «присутствия», которое временно захватило его сознание, но и до сих пор то и дело выходит с ним на связь, Дик прожил пять лет. Он накапливает заметки и записи, данные всевозможных исследований — этого добра у него столько, что что бы вы ни сказали ему, что бы ни возразили — он уже ушел далеко вперед и на любой вопрос преподнесет вам новые факты и новые логические умозаключения.
Что до меня, то никто и никогда не мог привести мне доказательств, которые заставили бы меня поверить в тот или иной феномен, в ту или иную псевдонауку — от телепатии до уфологии. Я верю в то, что Вселенная — образование случайное, в котором нет места богу. Я — последний человек, кто поверил бы в существование высшего разума — и в то, что у Филипа К.Дика с ним тесные контакты особого рода.
Я готов поверить в то, что с ним действительно произошло нечто замечательное — объяснимое, правда, лишь с чисто психологической точки зрения. Быть может, он как-то по-новому увидел Вселенную (то есть то, что называется koinos kosmos), или, может, это просто замысел странной, особенной книги, которая скажет читателям нечто новое о них самих и об окружающем их мире. Если это так, то это только делает Дику честь. Обсуждать же, «психически устойчивый» он человек или нет — значит, уходить от сути вопроса. И, кстати, какое нам, собственно говоря, дело, каков источник его нового опыта? В мире масса людей, куда более чокнутых, чем Филип К.Дик — он же, как бы там ни было, дал нам немало образцов высокого искусства, оказывающего постоянное воздействие на миллионы не-чокнутых людей.
Но и теперь, после всего, что с ним произошло, он остается во многом все той же личностью. Во всяком случае, религиозным фанатиком он не стал. Его отношение к миру и его ироничный, скептический ум остались такими же острыми, как и прежде.
Пару дней спустя после этого интервью я еще раз заехал к нему в Санта-Ану — уже без магнитофона, просто в гости. Так что этот вот репортаж я привожу просто по памяти. Мы много еще о чем беседовали, и под конец я упомянул об одном высказывании, которое мне понравилось: если я нахожусь вдали от какого-нибудь предмета, если я не могу увидеть его или к нему прикоснуться, то на самом деле этого предмета не существует.
