Борис Зеленский - Нимфа с Литейного
- Милый Алекс! Как мне не хватало твоей любви все эти годы! Ты один среди всех истинный мужчина. Я до сих пор вспоминаю ночь нашей встречи и плод этой ночи - ассигнацию! А ты помнишь?
- Как же, как же! - воспоминания нахлынули и затопили Каштымова. Между тем он продолжал механически двигаться, как андроид, виденный им в кунсткамере как-то по случаю. Алексей Дмитриевич раскрыл саквояж, выложил на скатерть несколько бутылок французского шампанского и коробку дореволюционного печенья "Гала Петер", которое в Севастополе продолжал выпускать г-н Кусочников с сыном. Букет он всунул в "орудийную башню".
- Алекс, - мило проворковала Татьяна Андреевна, - к чему все это?
- Татьяна, у вас найдется хрусталь? - вопросом на вопрос ответил Алексей. - Все время нашей разлуки я мечтал, как вот таким образом мы станем пить шампанское только вдвоем! Наедине друг с другом! И это КОГДА-НИБУДЬ наступило - талисман скрестил наши пути!
Баронесса удалилась в спальню и вскоре вернулась с двумя гранеными стаканами. Она виновато улыбалась:
- Прости, дорогой! В этом ужасном непостоянном мире я теряюсь. Похоже, хозяин уже упаковал хрусталь. Еще утром посуда была на месте... Придется пить из этого...
- Танюша, - преувеличенно живо сказал Каштымов, - не было бы у нас другой печали! Из таких стаканов на фронте я водку, извините за грубость, лакал, потом в Питере кипяток употреблял, когда жрать нечего было, теперь вот шампанского попробую!
Он ловко сковырнул ногтем фольгу с горлышка, и пробка с оглушительным артиллерийским грохотом вонзилась в лепной потолок...
Через полчаса любовники, раскрасневшись от выпитого и от близости друг друга, оказались наконец в объятиях. Несколько судорожных резких движений - и домашний туалет мадам фон Гольдензак обрел успокоение на спинке одного стула, а клетчатый костюм Алексея Дмитриевича - на спинке другого. Кружевное комбинэ баронесса сбросила уже в спальне, выйдя из белья, как Афродита из морской пены.
- Царское ложе у Вас, Татьяна Андреевна, - внезапно смутившись собственной наготы, пробормотал Каштымов.
...Разметавшись на ложе, Алексей Дмитриевич отдыхал после первого жаркого натиска. На него снизошел вселенский покой. На этот раз он спать не хотел и наблюдал за дивными обводами прелестной Татьяны Андреевны: с ней же творилось что-то непостижимое. Ее вспотевшее лицо исказилось гримасой боли, таившейся до поры до времени внутри. Она извивалась, суча ногами так, что простыня голландского полотна сбилась в ком. Потом тело баронессы стало изгибаться, как при приступе падучей, по нему прокатилась волной судорога, и внезапно на ложе посыпались круглые предметы. Они падали и падали, и были предметы эти монетами.
Тут было не до вселенского покоя. Алексей вскочил:
- Танюша, что с Вами?
Баронесса, закусив до крови нижнюю губку и разметав каштановые кудри на подушке, только постанывала, и из-под прикрытых век по щекам побежали слезные дорожки.
- Родная, прости, я не хотел! - воскликнул в ужасе Каштымов и обнял любимое существо.
Последняя судорога - и последняя монета звякнула, скатившись к остальным. Постепенно баронесса успокоилась. Алексей обтер ей лоб тыльной стороной ладони и поцеловал в краешек глаза. Она собрала таким странным образом появившиеся на постели монеты и положила их ему на живот. Монеты неприятно холодили кожу. Это были золотые червонцы с профилем расстрелянного монарха.
- Ни с кем мне не бывало так хорошо, - шепотом произнесла баронесса, положив голову мужчине на плечо. - И ни с кем мне не было так больно. Золото у меня вообще в первый, раз. Все бывало: копейки, гривенники, полтинники, один раз - даже старинные семишники времен Анны Иоановны, но чтобы золотые червонцы! Да, Алекс, ты опять доказал, что ты - настоящий мужчина! Когда я провела ночь с лордом Галифаксом, думала, что из меня пойдут, по крайней мере, гинеи. А потекли ручьем, ты можешь себе представить, шестипенсовики! Вот незадача! А теперь, - без всякого перехода объявила она, - уходи! С минуты на минуту заявится Отто Иванович, и мне не хотелось бы, чтобы вы встретились здесь.
- Таня, как ты можешь говорить такие страшные вещи человеку, который боготворит даже имя твое?
- Жизнь, милый мой Алексей Дмитриевич! Жизнь - такая страшная штука! Как только мне исполнилось шестнадцать, меня стало постоянно тянуть к мужчинам. Я была готова спать со всеми, на ком брюки: и с аристократом, и с люмпеном, лишь бы он смотрел на меня безумными глазами и я чувствовала, что он страстно жаждет моего тела! Если он желает меня, тогда я тоже желаю его. И каждый раз, когда наши желания совпадают, у меня после восхитительного чувства легкости и пьянящей свободы внутри зарождается что-то тянущее, тяжелое, и через некоторое время из меня выходят деньги. Чаще бумажные, а в некоторых случаях - монеты. Вначале это пугало меня, я стеснялась своей особенности, но со временем я привыкла и стала находить известное удовольствие в подобных пикантных ситуациях. Бывает, видный мужчина, с положением в обществе, при финансах, а заработает со мной копейку, от силы две. А иной - и вида никакого, но из меня идут купюры, не переставая. Может быть, все дело в том, что я такая испорченная? Скажу по секрету, однажды я на французский манер пригласила в постель к себе горничную, да ты с ней знаком - Ксюшу. Решила проверить: будут ли деньги? Чего я с ней только ни вытворяла - впустую. Деньги - только с мужчинами. После того как Анатоль увез в Гельсингфорс, я не пропускала ни одного маломальского повода. Да и в средствах я не привыкла себя стеснять... Кого только ни видала моя постель: и членов Государственной Думы, и мастеровых, и угрюмых хуторян, и бравых офицеров! Попался как-то великий князь!
В дверях постучали. Татьяна Андреевна приподнялась на локте.
- Ну, что я говорила? Отто Иванович собственной персоной!
"Удивительная все-таки женщина!" - с некоторым даже восхищением подумал Каштымов и встал, чтобы одеться. Как это ни покажется странным, признание баронессы не стало для него откровением. Ведь была же "катенька" после февральской ночи, да и Николя хвастался "квартой", т.е. двадцатипятирублевкой, таинственно намекая на "известную всему Питеру исполнительницу". Конечно, Алексей Дмитриевич не верил сплетням, но тем не менее... Что-то неуловимое заставляло его со снисхождением относиться к прелестной искуснице, извлекающей из своей страсти выгоду в твердой валюте!
Татьяна Андреевна набросила на голое тело прозрачный пеньюар, предусмотрительно приготовленный заранее, и пошла в прихожую. Алексей стал за портьеру у входной двери и прижался к стене. Ему было неловко, но баронесса приложила палец к губам и заговорщицки подмигнула.
