Харлан Эллисон - Мэгги Глазки-Денежки
- Да.
- Если я и дальше собираюсь выигрывать, то глупее хода для меня не придумать. Вы можете так перетряхнуть все нутро автомата, что я уже никогда не выиграю. Даже если истрачу все тридцать восемь кусков.
- У нас лицензия штата Невада, мистер Костнер.
- Ну и что? Я тоже из хорошей семьи, а посмотреть - так просто босяк. Правда, с тридцатью восемью тысячами долларов в кармане.
- С автоматом, Костнер, ничего не случится.
- Тогда зачем снимать его на десять часов?
- Нужно хорошенько покопаться с ним в мастерской. Если там какой-то незаметный дефект вроде усталости металла или износа зубчатой передачи, то нам важно позаботиться, чтобы такое не приключилось с другими автоматами. А кроме того, лишнее время позволит собрать со всего города публику, которую мы сможем использовать. Часть туристов окажется у нас в руках и поможет возместить ущерб, который вы нанесете, сорвав банк в этом казино - с помощью игрального автомата.
- Приходится верить вам на слово.
- Послушайте, Костнер. Этот отель будет еще долго работать после вашего отъезда.
- Если только я перестану выигрывать.
Хартсхорн натянуто улыбнулся.
- Уместное замечание.
- Так что ваш довод меня не убеждает.
- Других не имеется. Если вы пожелаете вернуться в зал, я вас остановить не смогу.
- И мафия мной потом не займется?
- Прошу прощения?
- Я говорю - мафия...
- У вас такая живописная манера выражаться. Честно говоря, понятия не имею, о чем идет речь.
- Уж конечно, не имеете.
- Вам следует поменьше читать бульварщину. Тут законный бизнес. Я лишь прошу об услуге.
- Ладно, мистер Хартсхорн. Правду сказать, я уже трое суток не смыкал глаз. Десять часиков очень пойдут мне на пользу.
- Я сейчас попрошу дежурного подыскать вам тихий номер на верхнем этаже. Большое спасибо, мистер Костнер.
- А, сущий пустяк.
- Мне так не кажется
- Бросьте, рано или . оздно случается даже самое невероятное.
Костнер уже повернулся уходить, а Хартсхорн в это время закуривал сигарету.
- Да, кстати, мисгер Костнер...
- Что? - Костнер обернулся.
И тут у него перед глазами все поплыло. В ушах раздался звон. Хартсхорн заколыхался где-то на краю зрения, будто зарница на горизонте. Будто напоминание о том, что Костнеру во что бы то ни стало требовалось забыть. Будто мольба и рыдания, что все терзали и терзали каждую клеточку его мозга. Голос Мэгги. Все еще там... и опять что-то говорит...
"Они постараются больше тебя ко мне не пустить":
Все, о чем мог подумать Костнер, были обещанные ему десять часов сна. Эти десять часов вдруг сделались важнее денег, важнее потребности в забвении, важнее всего на свете. Хартсхорн продолжал говорить, болтал всякую всячину, но Костнер его не слышал. Получалось так, словно он отключил звук и видел теперь лишь бесшумное движение мягких хартсхорновских губ. Костнер потряс головой, пытаясь прийти в себя.
Появились с полдюжины перетекавших друг в друга Хартсхорнов. И снова послышался голос Мэгги.
"Здесь тепло. И я одна. Если сможешь прийти, не пожалеешь. Приходи, пожалуйста. Поскорее"-.
- Мистер Костнер?
Голос Хартсхорна словно просачивался сквозь слой ила - густой, как ворс на бархате. Костнер изо всех сил напряг зрение. Страшно усталые карие глаза начали что-то различать.
- А слышали вы про тот игральный автомат? - спрашивал его Хартсхорн. Про ту странную историю, что приключилась с ним недель шесть назад?
- А что такое?
- Прямо за ним умерла девушка. Потянула рукоятку-и сердце прихватило. Умерла прямо там на полу.
Некоторое время Костнер молчал. Ему отчаянно хотелось спросить Хартсхорна, какого цвета были у умершей девушки глаза, но он боялся услышать в ответ: голубые.
Уже взявшись за ручку двери, он заметил:
- Получается, у вас с тем автоматом сплошная полоса невезения.
Хартсхорн загадочно улыбнулся:
- Получается так. Может статься, она и дальше продолжится.
Костнер заиграл желваками.
- Это вы к тому, что я тоже могу умереть, - тогда полоса и продолжится?
Улыбка Хартсхорна застыла, будто навсегда отпечатываясь у него на лице.
- Спокойного вам сна, мистер Костнер, - произнес владелец отеля.
Во сне она явилась ему. Длинные гладкие бедра и нежный золотистый пушок на руках; глубокие, как прошлое, голубые глаза, изумительно переливающиеся, будто лиловатые паутинки; упругое тело - восхитительное тело Женщины на все времена. Мэгги пришла к нему.
"Здравствуй. Долго же я скиталась".
- Кто ты? - растерянно спросил Костнер. Он стоял на студеной равнине или то было плоскогорье? Ветер кружился вокруг них - или только вокруг него одного? Она была само совершенство, он ясно ее видел или все же сквозь дымку? Голос ее был глубок и звучен или легок и нежен, будто ночной жасмин?
"Я Мэгги. Я люблю тебя. Я тебя ждала".
- У тебя голубые глаза.
"Да". - С любовью.
- Ты очень красива.
"Спасибо". - Радостно, по-женски.
- Но почему я? Почему это случилось со мной? Ты та самая девушка, которая... ну, та, больная... та, которая?. .
"Я Мэгги. Я выбрала тебя, потому что нужна тебе. Тебе уже очень давно кто-то нужен".
Тут Костнеру все и открылось. Прошлое развернулось перед ним, и он увидел, каким он был. Увидел себя в одиночестве. Всегда в одиночестве. Увидел себя ребенком, отпрыском добрых, отзывчивых родителей, не имевших ни малейшего понятия, кто он, кем хочет быть, где лежат его дарования. Так что еще подростком он сбежал из дому - и с тех пор всегда был один, всегда в пути. Годы и месяцы, дни и часы - и никого рядом. Только случайные привязанности, основанные на пище, сексе или надуманной общности. Но никого, кому можно было бы хранить верность и безраздельно принадлежать. Так продолжалось до Сюзи, а с ней он узнал свет. Ему открылись запахи и ароматы той Весны, что всегда лежала за порогом. Он смеялся, смеялся от души и знал, что с Сюэи все наконец-то будет хорошо. И он вручил ей всего себя, открыл ей всё - все свои надежды, все тайные помыслы, все нежные мечтания. А она приняла их, приняла его, приняла все как есть - тогда он впервые узнал, что значит обрести домашний очаг, найти прибежище в чьем-то сердце. Все это оказалось теми самыми глупостями и нежностями, которые он осмеивал у других, но для него... для него они были тогда овеяны дыханием подлинного чуда.
Костнер уже долго оставался с ней, поддерживал ее, обеспечивал ее сына от первого брака - брака, о котором Сюзи никогда не рассказывала. А потом в один прекрасный день тот человек вернулся, и Сюзи, как выяснилось, всегда знала, что он вернется. То была мрачная тварь с порочным нравом и садистскими замашками, но Сюзи принадлежала этой твари - всегда и всецело. Костнер понял, что любимая воспользовалась им лишь как временной заменой, как случайным кормильцем - пока тот бродячий изверг не вернется в семейное гнездышко. Тогда Сюзи попросила Костнера уйти. Сломленный, тихо и вкрадчиво опустошенный, он ушел без всякой борьбы, ибо лишился даже способности бороться за свою любовь. Ушел и скитался по западным штатам, а под конец прибрел в Лас-Вегас, где быстро скатился по наклонной. И нашел Мэгги. Во сне, полном голубых глаз, Костнер нашел Мэгги.
