Джоанна Расс - Больше никаких сказок
- Расскажи мне что-нибудь, Джо. Я люблю истории поинтереснее.
И он рассказывал, как прятался от кого-то или от чего-то среди негров целых три года, и они давали ему работу и заботились о нем. Он говорил: "Цветные - такие же, как все", "Негры умнее. Им так нужно. Их никто не одурачит. У меня была негритянка, так она была умнейшая женщина в мире. Красивая; не по-белому, по-своему".
- Дайте нам сто лет,- добавлял он,- и мы перемешаемся.
- А может быть, двести? - спросила наша гостья, наливая кофе. Опершись локтем на стол, она улыбалась ему. Ложечкой она помешивала кофе. С минуту он молча смотрел на нее, потом тихо сказал:
- Черная женщина, самая умная в мире... Ведь ты черная, не так ли?
- Отчасти,- сказала она.
- Красивая женщина,- продолжал он.- И никто не знает?
- В цирке знают. Но им все равно. Сказать, что думают о вас в цирке?
- О ком? - удивленно спросил он.
- О всех вас,- сказала она.- О всех, кто не в цирке. О всех, кто не может того, что мы можем, кто не самый сильный или не самый лучший, кто не может убивать голыми руками или за шесть недель выучить новый язык, рассечь другому сонную артерию за тридцать шагов перочинным ножом или взобраться в здание Национального банка графства Грин с первого на шестой этаж без снаряжения. Все это я могу.
- Черт возьми! - прошептал Богалуза Джо.
- Мы вас презираем,- сказала она.- Вот так. Мы думаем, что вы болваны. Отбросы. Удобрение для мира, Джо, вот что вы такое.
- Тебе просто скучно,- сказал он.- Вечер, и тебе грустно.- Он протянул ей через стол руку, но не так, как в кино, и не так, как в книгах: такого лица, как у него сейчас, я раньше никогда не видела ни у мальчишек, когда они ухлестывают за девчонками, ни у взрослых, даже у невест и женихов. Он выглядел бесконечно добрым, бесконечно участливым. Она отдернула руку. С той же слабой, безучастной улыбкой, которая была на ее губах весь вечер, она отодвинула стул и встала.
- Да, я все это могу! Ну и что? - Она пожала плечами.Завтра я уезжаю.
Он тоже встал и обнял ее за плечи. Мне показалось это смешным, потому что он был ниже ее на пару дюймов.
Он сказал:
- Дорогая, тебе не надо уезжать.
Она глядела в сад, как будто стараясь увидеть что-то очень далекое от нашего огородика или маминых гибридных васильков, что-то, чего никто не мог увидеть.
Он повторил настойчиво:
- Милая, посмотри...
Когда она уставилась ему в подбородок слепыми глазами, он обхватил ее лицо своими широкими ладонями механика.
- Дорогая, ты можешь остаться со мной.- Он приблизил свое лицо к ее лицу.- Выходи за меня замуж,- сказал он вдруг.
Она засмеялась. Я никогда не слышала, чтобы она так смеялась. Затем раскашлялась. Он обнял ее, и она приникла к нему, закрыв лицо руками. Только через несколько секунд он понял, что она плачет, и очень встревожился. Так они и стояли - она плакала, он подавленно молчал, а я, спрятавшись, наблюдала за ними. Потом они медленно пошли к выходу в сад. Когда они вышли и погасили за собой свет, я прокралась за ними к качалке, которую устроил мой отец под большим деревом: подушки и пружины выдерживали четверых. Кусты скрывали ее почти целиком. Хотя керосиновый фонарь, вкопанный там отцом, не горел, я видела их почти отчетливо. Несколько минут они сидели, молча глядя во тьму.
Качалка чуть поскрипывала. Наконец Богалуза Джо, механик из гаража, спросил:
- Завтра?
- Завтра,- ответила она.
И они поцеловались. Мне понравилось: это было здорово, я такое уже видела. Она откинулась на подушки, вытянув ноги и разбросав руки. Я видела все, что было потом, весь поединок не на жизнь, а на смерть. Слово "эпилепсия" билось в моем мозгу. Они оделись и закурили. Теперь я ничего не слышала. Я скорчилась в кустах, сердце мое бешено колотилось.
Я была страшно напугана.
Она не уехала ни на следующий день, ни на второй, даже отдала маме платье и спросила, нельзя ли где-нибудь его переделать.
Мои школьные вещи вывесили во двор проветрить, чтоб не пахли нафталином. Я обернула все учебники.
Однажды утром я спустилась спросить у мамы коечто, но ее нигде ке было - ни в кухне, ни в холле, и я пошла в гостиную. Но не успела я пройти и половины коридора, как кто-то сказал:
- Остановись.
Я увидела, что мои родители сидят на стульях возле входной двери, руки на коленях, неподвижные, как зомби.
- Ой, ради Бога, что вы..,- начала было я.
- Стой тут,- сказал тот же голос.
Родители не шевелились. Мама улыбалась своей любезной улыбкой-для-гостей. В комнате больше никого не было. Я ждала, но родители оставались мертвыми. И тогда, откуда-то из угла, где был наш новый радиоприемник, появилась наша гостья в мамином весеннем пальто, бесшумно ступая по ковру и подозрительно заглядывая во все окна гостиной. Она улыбнулась, увидев меня, и постучала по крышке приемника. Поманив меня жестом, она сбросила пальто и накинула его на приемник.
С головы до ног она была в черном.
Я подумала "в черном", но это было не то слово: надо было сказать "чернота", "тьма", ослепляющий мрак, что-то, чего нельзя даже вообразить, мрак без деталей, бликов, складок, ничего, только ужасная, головокружительная тьма, в которой ее тело - эта штука сидела плотно, как трико акробата или костюм водолаза - исчезало совсем, сохраняя лишь внешний контур. Ее голова и кисти рук словно плавали в воздухе.
- Красиво, правда? - Она села возле радио, скрестив ноги.
- Пожалуйста, задерни шторы.
Я сделала это, обойдя моих оцепеневших родителей, а затем остановилась посреди комнаты и сказала:
- Я сейчас упаду.
Мгновенно очутившись возле меня, уже в мамином пальто, она подхватила меня и отвела к кушетке, обняв и массируя мне спину.
- Твои родители спят. Ведь ты уже понимаешь кое-что, раз вмешалась в это дело? Помнишь - морлоки, Непреходящая Военная Власть?..
Я выдавила "ой-ой-ой...", и она снова принялась растирать мне затылок.
- С тобой ничего не будет. С твоими родителями тоже. Подумай, как это здорово! Подумай! Мятеж! Восставшие морлоки, революция в Непреходящей Военной Администрации!..
- Но я... я...
- Мы с тобой друзья,- сказала она, взяв меня за руку.Мы настоящие друзья. Ты помогла мне. Мы этого не забудем.
Сбросив мамино пальто, она отошла и встала перед дверным проемом. Прикрыла рот рукой, потерла шею, нервно кашляя. Повернулась, чтобы в последний раз посмотреть на меня.
- Ты спокойна? - спросила она.
Я кивнула. Она улыбнулась мне.
- Не волнуйся. Sois tranquille. Мы друзья.- Она снова повернулась к проему.
Проем превратился в зеркало. Оно затуманилось, затем прояснилось, как облако светящейся пыли, затем стало похожим на занавес. Потом снова стало зеркалом, в котором отражались только я и наша гостья.
