Джеффри Барлоу - Шабаш мертвецов (Спящий во тьме - 1)
В следующую же секунду из кухни вырвался белый смерч.
- И где это вы пропадаете, Джордж Гусик? - вопросила мисс Молл, ловко ухватив за ухо пролетавшего мимо мальчугана. Несмотря на весьма профессионального вида фартук и закатанные до локтя рукава рубахи, жертва хлопающая огромными ушами, со страдальческим выражением лица - напоминала школьника, которому устроила реприманд его туго накрахмаленная классная наставница.
- Больно, мисс!
- Профессор просит чай и все к нему полагающееся, Джордж Гусик, нараспев произнесла мисс Хонивуд, складывая руки на груди и выпрямляясь в полный рост. - Или не видишь, что он зовет тебя? Ну так что же ты застыл на месте, Джордж? Принеси джентльменам чай и все прочее. И побыстрее!
Понуждаемый этим кротким укором - а также, вероятно, болью, которую причиняли костлявые пальцы, ущемившие его ухо, - мальчик исчез на кухне.
В немногих словах принеся извинения профессору, хозяйка "Пеликана" возвратилась на свое место за стойкой. Профессор снова взглянул на коллегу, сидящего напротив, и обнаружил, что тот, по-прежнему поглощенный газетой, явно не заметил разыгравшейся сценки.
Вернувшийся через несколько минут с чайными принадлежностями усердный мистер Гусик едва не был сбит с ног странной фигурой, которая, ударяясь обо всех встречных, прокладывала себе путь.
Это был костлявый субъект неопределенного возраста с пропылившейся бородой, одетый в неопрятные лохмотья, с нечистой кожей и маленькими, похожими на орехи глазками - как у лесного зверька, непривычного к свету. Его мышиного цвета волосы от природы вились самым фантастическим образом и распределялись по черепу так густо, что смахивали на руно; благодаря этому эффекту, равно как и слабым глазам, подвижному рту и выступающему вперед носу, голова субъекта до странности напоминала овечью. Подобно губам и языку, тело его также находилось в непрестанном движении: длинные руки извивались и подергивались самым неестественным образом.
- Поберегись! Поберегись, говорю! - заорал мальчишка в белом, проворно уворачиваясь, чтобы не пролить ни капли горячей воды, - и помчался дальше, прямиком к угловому столику.
- Сам пошел вон! - парировал странный субъект, суетливо размахивая руками в воздухе. Тихо хихикая себе под нос, он возвел глаза к потолку и весьма изящным движением расправил и отряхнул свой оборванный старый плащ. А затем проворно засеменил в дальний угол комнаты, где коренастый коротышка в клетчатом жилете медитировал над креветками и огромной оловянной кружкой с грогом. На столе перед посетителем сжался странный безволосый зверек, какая-то разновидность грызуна; сторонний наблюдатель с легкостью принял бы его за смятую шляпу.
Овцеголов - ибо среди прочих прозвищ расхлябанного субъекта было и такое - с нескрываемой радостью протянул сидящему грязную руку. Джентльмен в клетчатом жилете крепко ее пожал.
- Чарльз, да это, никак, вы? - воскликнул мистер Хокем. - Как поживаете, старина? Где были, что видели? Что поделывали столько времени? Уж уделите минутку-другую старому другу, сударь!
- Минутку-другую, - эхом откликнулся странный субъект, энергично закивав. - Минутку-другую. Есть у Чарли минутка-другая. - С этими словами он извлек из-под лохмотьев огромные серебряные часы, висящие на темной ленте, и с хитрющим видом вручил их погонщику мастодонтов.
Мистер Хокем вслух подивился величине часов и отменной полировке, а также похвалил их антикварный вид и витиеватые инициалы, выгравированные на крышке. Слова его дышали чистосердечной радостью и энтузиазмом - щадя чувства Овцеголова, свои подозрения касательно принадлежности часов и того способа, которым помянутая "луковица" могла попасть в руки обнищавшего мистера Чарльза Эрхарта, он оставил на потом.
Сверкающее сокровище вновь перешло из рук в руки. С видом не менее хитрым Овцеголов поднес часы к уху, словно пытаясь определить, стоят они или идут. А затем запрокинул голову и разразился диким хохотом.
- Да, часы - штучка что надо, - объявил мистер Хокем, отхлебывая грог. - Замечательная вещь, Чарльз, просто замечательная. Не иначе как по наследству вам досталась; я ведь не ошибся, нет?
Ответом ему был очередной взрыв безумного смеха; о смысле его оставалось только гадать.
- Вы за эти часики держитесь, Чарльз, - посоветовал мистер Хокем. Храните свое добро, как зеницу ока. Никому их не доверяйте, ни единой живой душе. В конце концов, Чарльз, в целом мире никому до вас дела нет, кроме вас самих, и никуда-то от этого не деться.
- Э, Чарли знает что к чему, - откликнулся Овцеголов и, по обыкновению дернувшись раз-другой, уселся на табурет рядом с другом.
- Вы, Чарльз, человек честный. Я всегда это говорил, сами знаете. Вот, хлебните-ка малость, сударь. - И, подкрепляя слова делом, мистер Хокем плеснул грога в чистую кружку и пододвинул ее приятелю.
Нимало не колеблясь, Овцеголов осушил ее одним глотком, ухмыляясь от уха до уха. Похожие на орехи глазки мигнули - напиток оказался не из слабых.
Мистер Хокем, от души рассмеявшись, добродушно похлопал собеседника по спине.
- Мой племянник Бластер все спрашивает, куда вы подевались, Чарльз, да что поделываете. Сами знаете, давненько вы к нам в гости не заглядывали. Сейчас у нас визитеров - раз-два и обчелся; пассажиры-то все к каретам переметнулись, а вскорости обратно кинутся, принимая в рассуждение ну хоть котов, и парня вроде вас нам очень недостает. Там ведь в некотором роде одиноко, на вырубках-то, зато живешь недурно и дело того стоит, уж я в этом убедился. Так вот, о чем бишь я... Мой племянник Бластер сказал мне - а он клянется памятью своей дорогой покойной матушки, что все это чистая правда, - когда он с первым светом выходит из дому задать животным корма, а они обступают его, как это у них водится, чудится ему, будто они спрашивают: "Где же Чарльз? Где же Чарльз? Бластер, ты Чарльза не видел?" Вы себе такое представляете? Я - да. Я, сударь, Бластеру верю, я ведь всю свою жизнь животинами занимаюсь и ни на минуту не усомнюсь: говорит он чистую правду и ничего, кроме правды. Так вот, чтобы нам уж не тревожиться, не будете ли вы так любезны объяснить свое отсутствие, сударь? - Последние слова мистер Хокем проговорил с напускной строгостью, одергивая и расправляя клетчатый жилет.
- Чарли, он очень-очень занят, мистер Хэтч, - с достоинством отозвался Овцеголов, сопровождая слова глубоким, исполненным жалости к себе вздохом и тихонько почмокивая губами и языком.
- Занят? Чем же занят, а, Чарльз?
- Очень занят.
- Да, но чем?
- Очень занят. Очень-очень занят. Нынче Чарли ох как некогда. Чарли пока ничего больше не скажет. Вы только Бластеру про Чарли не говорите. Не говорите Бластеру, как Чарли занят. Бластеру незачем знать.
