Стивен Кинг - Весны извечные надежды (Рита Хейворт в Шоушенкской тюрьме)
— Лучше устраивать воскресные экспедиции на прогулочный двор, чем вовсе обходиться без них. — сказал Энди.
— Однако могу ли я быть уверен, что этот молоточек не опустится рано или поздно на чью-нибудь голову? — Здесь у меня нет врагов. — Мягко сказал Энди. Нет? — Я улыбнулся — Подождите немного. — Если будут какие-нибудь эксцессы, я улажу все и
Без молотка. — Возможно, Вы хотите устроить побег? Раздробить
Стену? Если это так…
Он рассмеялся. Когда через три недели я увидел этот молоток, я понял, почему.
— Полагаю, Вы в курсе, что если кто-нибудь увидит этот молоток, его отберут. Если у вас в руках обнаружат чайную ложку, будьте уверены, отберут и ее. И что же вы намерены делать, сидеть здесь посреди двора и стучать по камешкам? — О, поверьте, я вовсе не это намерен делать. Я придумаю кое-что получше.
Я кивнул. В конце концов, меня действительно это не касается. Я достаю заказчику товар, а что случается потом, меня волновать не должно.
— Сколько может стоить такая штуковина? — поинтересовался я. Мне начинал нравиться его стиль общения — прохладный, спокойный, чуть ироничный. Если бы вы провели в этой чертовой дыре столько лет, сколько я, вы бы поняли, как можно устать от этих шумных ребят с лужеными глотками, вечным стремлением качать свои права и широким ассортиментом бранных слов, среди которых попадаются хорошо если десяток цензурных. Да, пожалуй, Энди понравился мне сразу.
— Восемь долларов. — ответил он. — Но я понимаю, что Вы занимаетесь своим бизнесом не в убыток себе.
— Обычно я беру цену товара плюс десять процентов накидываю для себя. Но когда речь идет о такого рода вещах, которые если и не являются опасными, то могут показаться таковыми тюремному начальству, я увеличиваю цену. В конце концов, мне самому приходиться давать кое-кому на лапу, чтобы заставить вращаться все винтики и колесики… Скажем так: десять долларов.
— Договорились.
Я взглянул на него с интересом, слегка улыбнувшись.
— И у Вас они имеются?
— Да, — пожал плечами Энди.
Спустя довольно долгое время я узнал, что он имел гораздо больше. Порядка пяти сотен долларов. Он пронес их с собой. Конечно, при поступлении в тюрьму вы подвергаетесь тщательной проверке, и эти ребята, будьте спокойны, отберут у вас все, что им удастся обнаружить. Но человек опытный, или, как в случае с Энди, просто сообразительный может обвести всех этих славных малых вокруг пальца, есть тысяча способов это сделать.
— Вот и прекрасно, — сказал я, — и еще, надеюсь. Вы знаете, что нужно делать в случае, если Вас поймают.
— Надеюсь, знаю, — отвечал Энди, и по легкому изменению выражения его серых глаз я понял, что он знает, о чем я намерен толковать. Это было едва заметное изменение, просто взгляд чуть засветился тонкой иронией.
— Если Вас поймают, нужно говорить, что Вы нашли Ваш молоток. Окажетесь в одиночке на две, три недели… и, конечно, потеряете свою игрушку и получите отметку в карточку. Мое имя называть ни в коем случае нельзя. Нашли и все, ни больше ни меньше. Если же вы меня выдадите, мы никогда больше не будем иметь дел. Никаких: я не стану доставать для Вас ни бутылку виски, ни шоколадку к празднику. Кроме того, я попрошу своих ребят объяснить Вам вкратце правила поведения. Я не сторонник жестких мер, поймите правильно, мне приходиться как-то защищаться, иначе мой бизнес ни чем хорошем не закончится. По-моему, это вполне естественное желание.
— Да, согласен. Можете не беспокоиться.
— Не в моих правилах беспокоиться о чем-либо. Это было бы глупо и смешно в таком месте, как здесь.
Он кивнул на прощанье и пошел своей дорогой. Тремя днями позже, когда в прачечной был перерыв на обед, он прошел мимо меня, не говоря ни слова, даже не поворачивая головы. И сунул мне в руку купюру с ловкостью карточного фокусника. Быстро же этот парень научился ориентироваться в ситуации! А молоток я уже достал. Он лежал у меня камере целые сутки, и я мог видеть, что это в точности та штуковина, которую описал Энди. Конечно, сама мысль о том, чтобы с помощью этого орудия устроить побег была нелепой. Это заняло бы шесть сотен лет, не меньше. Однако я все еще оставался при своих сомнениях. Если острый конец молотка когда-либо опустится на чью-нибудь голову, то тот бедняга, с кем это случится никогда уже не выйдет прогуляться на наш славный дворик… Я слышал, Энди уже имел неприятности с сестрами, и очень надеялся, что молоток припасен не для них.
Мои ожидания подтвердились. Рано утром следующего дня, за двадцать минут до подъема, я сунул эту штуковину Эрни, славному малому, который подметал коридор пятого блока, пока не ушел отсюда в 1956. Не говоря ни слова, он взял молоток, и на протяжении девятнадцати лет я так и не увидел его, и не услышал ничего о каких-либо учиненных Энди с его помощью неприятностей.
A следующее воскресенье Энди подошел ко мне во дворе. Выглядел он, смею вам заметить, преотвратно. Разбитая нижняя губа опухла, правый глаз, окруженный огромным синяком, был полуприкрыт, на щеке виднелась ссадина. У него продолжались неприятности с сестрами, но Энди ни словом не упомянул об этом.
— Спасибо за инструмент, — произнес он и пошел дальше.
Я с любопытством наблюдал за ним. Он прошел несколько шагов, остановился, нагнулся и поднял с земли небольшой камешек. Затем отряхнул его и внимательно осмотрел его. Карманы в тюремной одежде не предусмотрены. Но из этого положения всегда можно найти выход. Камешек исчез в рукаве, и Энди продолжал свой путь… Я восхищался им. Вместо того, чтобы ныть по поводу своих проблем, он продолжал спокойно жить, и старался сделать свою жизнь максимально приятной и интересной. Тысячи людей вокруг на такое отношение к вещам не способны, и не только здесь, но и за пределами тюремных стен. Еще я отметил, что хотя лицо Энди было обезображено последствиями вчерашнего конфликта, ногти были идеально ухожены и чисты.
Я редко видел его на протяжении последующих шести месяцев — большую часть этого времени Энди провел в одиночном карцере.
Теперь несколько слов о сестрах. В других тюрьмах существуют какие-то другие термины для обозначения этих людей. Позже в моду вошло название «королевы убийц». Но в Шоушенке они всегда назывались сестрами. А впрочем, не вижу особой разницы. Не все ли равно, как именовать это явление, суть от этого не изменится.
В наше время уже не для кого не секрет, что за тюремными стенами процветает содомия. Это и не удивительно. Большое количество мужчин на долгое время оказываются в изоляции и не могут получать удовлетворения привычным путем. Поэтому часто те из них, кто на воде общался только с женщинами, в тюрьме вынуждены заниматься сексом с мужчинами, чтобы не сойти с ума от переполняющего их желания. Впрочем, если хотите знать мое мнение, то гомосексуальная склонность была заложена в них с самого начала. Потому что если бы они были настолько гетеросексуальны, насколько привыкли себя считать, то они стали бы терпеливо дожидаться, пока их выпустят на свободу к женам и подругам.
