Дмитрий Колодан - Затмение
Тропинка нырнула в бурно разросшуюся сирень. Теодор протиснулся сквозь кусты и замер в изумлении. На огороженной зеленью поляне стоял шатер - мрачная клякса на цветной бумаге летнего дня. Бурый бархат, еще сохранивший в складках глубокую синеву, был расшит потускневшим золотом. Изнутри доносился надтреснутый голос - бессмысленное жужжание постепенно складывалось в заунывную мелодию со сбивчивым ритмом. Теодор огляделся в поисках звонка или колокольчика, ничего не нашел и громко откашлялся.
- Прошу прощения, - проговорил он, - вы не позволите войти? Мелодия стала отчетливей и оплетала дремотой, на дне которой
колыхалось предчувствие кошмара. Собравшись с духом, Теодор отодвинул засаленный полог и на мгновение ослеп - переход между солнечным светом и полумраком шатра оказался слишком резким. В нос ударил запах кофейной гущи и пудры, Теодор чихнул, и песня оборвалась.
- Кто здесь? - раздался тревожный старческий голос. Теодор шагнул вперед, растопырив руки. Пальцы въехали в мягкое и мохнатое, и он вскрикнул.
- Кто здесь? - снова спросили его.
- Я хотел узнать… - выдавил он, но договорить не успел.
- Ви-ижу… - завыли из глубины шатра. Глаза постепенно привыкали к темноте, из сумрака проступали отдельные предметы. Россыпь лоснящихся подушек на полу. Хлам на почерневшем столике: карточные колоды, перья, чашки тончайшего фарфора, изуродованного черными потеками; камешки, грязные стопки бумаг. В углу на груде древних попон лежала собака. Хозяйку Теодор увидел последней - иссохшая старуха, закутанная в цветные лохмотья, тонула в резном кресле. Прозрачный венчик волос окружал раскрашенное лицо. На запястьях позвякивали медные браслеты. Казалось, старуха сейчас рассыплется зеленоватым прахом.
Наверху что-то качнулось, задев лысину Теодора. Он шарахнулся, пригибаясь, и поднял глаза. С потолка свисали связки замызганных помпонов, какими украшают костюмы клоунов. Они неуловимо напоминали трофеи охотников за головами - особенно страшными казались темные пятна, от которых слиплись пушистые нити. Теодора передернуло.
- Я ищу… - заговорил он, стараясь, чтобы голос звучал грозно. Старуха вскинула когтистую руку, будто приказывая замолчать. Она всматривалась в мутный стеклянный шар, неподвижная, словно ящерица на горячем камне. Тишина засасывала, как трясина, и в голове зудела диковинная мелодия. Пауза затягивалась; казалось, гадалка заснула. Теодор кашлянул, напоминая о себе, - звук вышел приглушенный, почти робкий.
- Давно мы здесь не были, истосковались вы по нам, - сказала старуха, не поднимая глаз. - Но слышишь? - она ткнула в потолок костлявым пальцем и склонила голову к плечу. Будто принесенные ветром, налетели обрывок бравурного марша и шелест аплодисментов. «Самое грандиозное представление в мире!», - прокричал сорванный голос.
- Господину шпрехшталмейстеру тяжело, тяжело, - шептала гадалка, - устал, бедный. Но ничего, скоро, скоро уже на покой, смена идет…
Изнывая от смутной тревоги, Теодор на цыпочках шагнул к стене - на ней поблескивала свежей краской афиша. Сверху свисали яркие платки, будто извлеченные из цилиндра фокусника. Теодор прищурился, разбирая строчки:
«…акробаты, жонглеры, клоуны!
Просперо и его дрессированные тигры!
Впервые на арене - Великолепный Теодор и полет на солнце!
Только один сеанс! Все зрители сидят в первом ряду!» Теодор почувствовал мимолетную зависть к своему тезке, и тут же испуганно застучало сердце.
- Все зрители сидят в первом ряду, - прошептал Теодор. Косясь на старуху, отодвинул платки, чтобы прочитать верхнюю часть афиши, - волоски на запястье встали дыбом, тонкий шелк жадно облепил руку и громко зашуршал. Теодор повернулся к гадалке, инстинктивно прижимаясь спиной к стене. Бархат предательски прогнулся, Теодор взмахнул руками, выдираясь из душных складок, и чуть не рухнул на столик, в последний миг сохранив равновесие. Старуха вышла из транса, сморщенные веки поднялись, и Теодор облился холодным потом: в его лицо уставились мертвенные бельма.
- Вижу, - снова провыла старуха. - Дайте монетку, дайте монетку, - забубнила она. - Всю правду расскажу, всю правду покажу, будущее, прошлое, тайное и скрытое! - она провела ладонью по шару, такому же безжизненному, как ее глаза. Мгла заклубилась, собираясь к центру. Теодор разглядел человека в красном фраке и блестящем цилиндре - тот стоял посреди арены, вскинув руку. Вместо лица циркача дымился клочок тумана.
Предсказательница снова провела по шару. Сквозь мутную пелену проступил девичий силуэт. Очертания ловкой фигуры были томительно знакомы, и Теодор почти уткнулся носом в стекло, боясь и желая поверить сам себе. Девушка, затянутая в белое трико, стояла к нему спиной. Она чуть подалась вперед, будто готовясь сделать сальто. Теодор присмотрелся и еле сдержал подкатившую к горлу тошноту: в каштановых волосах, скрученных в узел, копошился белесый краб-паук - он все дергал, дергал ломкой ногой, силясь освободиться из шелковой ловушки. Теодор отшатнулся, давя крик брезгливого ужаса, и девушка исчезла, на прощание улыбнувшись через плечо.
- Алиса! - закричал Теодор, хватая шар. Стекло выскользнуло из рук и с тяжелым грохотом покатилось по ковру. Взметнулся багровый рукав, холодные когти предсказательницы впились в руку.
- Дайте монетку, дайте монетку, - снова забормотала она. Не помня себя, Теодор выхватил деньги и швырнул их гадалке. Старуха зашарила по столу и вцепилась в покрытый пятнами листок бумаги - от него несло соленой сыростью. В одном углу еще сохранились виньетки - это была истлевшая цирковая программа.
- Всю правду скажу, никак не обману, - прошелестела гадалка, слепо глядя в расплывшиеся строчки. - О чем мечтаешь, то и сбудется, а выступать тебе в третьем отделении…
- Я вас не понимаю, - Теодор еле шевелил онемевшими губами.
- Господин шпрехшталмейстер устал. Час близок…
Веки снова поднялись, но теперь вместо белесых бельм на Теодора смотрели пустые провалы глазниц. Из черноты черепа высунулся сердитый рак-отшельник, похожий на пожилого усатого униформиста. Стены шатра покачнулись и приблизились, над бархатом взлетели клубы ядовитого праха, забивая глаза и легкие. Теодор рванулся, запутался в тяжелых складках и закричал. Заложило уши, под веками поплыли огненные кольца. Сквозь них проносились гибкие молнии, оседали где-то в уголках глаз и превращались там в тигров.
Ноги Теодора подогнулись, и он осел на ковер. За спиной, шипя и булькая, захихикала старуха, что-то скользнуло по лодыжке. Теодор замычал от ужаса и пополз, руша на себя груды пыльной ткани. Мимо прокатилась тумба - виден был только торец, блестящий золотистый ободок вокруг черной пустоты. Из нее вынырнула тигриная морда. Сверкнули оскаленные клыки, Теодор вдохнул густой запах сырого мяса и потерял сознание.
